— Владислав, — сухо представляюсь.

Она сканирует мой внешний вид и особое внимание уделяет зайцу в руках. Будто бы умиляется.

— Разделась? — спрашиваю у Маши.

— Дя. Здлавствуйте, Валвала Серлгеевна.

— Здравствуй, Машенька. Ты… сегодня с кем? — играет черными тонкими бровями.

— Это мой Владь. Сейчас с ним буду ходить… Воспитатальньица, — шепчет мне, когда та скрывается за дверью группы. — У-у-у… Глымза.

— Маша! — пытаюсь быть строгим.

Там шумно — пиздец. Уши закладывает.

Осматриваюсь на предмет безопасности. На входе в детский сад сидит охранник, который даже документы мои не спросил. И хоть повсюду камеры, а на стене замечаю тревожную кнопку — этого вовсе недостаточно.

— Вот мой. С киской. — Маша в отличном настроении идет к шкафчику. — Я сейчас пелеоденусь. Ты пока ласпишись там, — кивает на письменный стол, расстегивая пуговицы пальто.

— Как скажешь.

Рассудительная какая.

Нахожу в списке Побединскую Машу, расписываюсь, а затем слежу, как она, сидя на полу, аккуратно складывает кофту и надевает белые колготки с вишенками. Мать явно на нее наговаривает, заработалась совсем, не видит дальше своего носа.

Расслабляюсь окончательно и складываю руки на груди.

— Застегни, пажалста, — Маша поворачивается ко мне спиной и убирает кудри.

Сажусь на корточки и тянусь к собачке на платье. Следом волосы поправляю.

— Спасибо, Владь. — Снова идет к шкафчику, шмыгая носом. — Сейчас еще ласчешусь.

Я заглядываю в группу. Там штук десять таких же, как наша, головорезов. Носятся по кругу, словно им механизм в одном месте завели.

— Нравится тебе тут, Маш?.. — скучающе спрашиваю.

— Да. Только меня Ломик обижает.

— Ломик? Это какой?

— У него волъосы темные, — Маша шумно дышит, пока застегивает лакированные сандалии с бантами. — И синяк на щеке. Это я поставила, — гордо вытягивается.

Разглядываю детей повнимательнее, пока не нахожу побитого.

— Очкарик?

— Оч-ка-лик, — Маша медленно повторяет, словно пополняя свой словарный запас.

Твою мать. Ну нет.

— В смысле тот, который в очках? — исправляюсь, но поздно. — Так давай поговорю...

— Не надо. — Маша закрывает шкафчик и разворачивается ко мне. Смотрит на меня глазами своей матери. — Я уже взлослая. Сама лазбелусь.

Задирает четырехлетний подбородок чуть ли не выше лба.

— Ну смотри. Давай тогда, до вечера, — прощаюсь как со взрослой.

Свобода!.. — вот что чувствую.

Одинокий хнык звучит как спусковой крючок.

— Владь!!! — слышу крик сзади и… следом такой силы трехэтажный рев, будто где-то неподалеку плотину прорвало.

Обернувшись, изумленно смотрю на Машу, заливающую раздевалку слезами. Нижняя губа надулась, рот приоткрыт. Зрелище не для слабонервных.

— Ой, Машенька. Снова плачешь? — выглядывает из группы абсолютно спокойная Валвала-стальные нервы. — У нее часто бывает, — говорит уже мне, приветливо улыбаясь.

— Не хочу! — орет только что рассудительный, счастливый ребенок.

— Все в порядке, — успокаивает воспитка. Главное — меня. — Вы уйдете, и она сразу успокоится.

Подхватив Машу на руки, тащит ее в группу, а я сощуриваюсь, пристально наблюдая.

— Не хочу в садик… Владь… Не хочу…

— Сейчас мы с тобой завтракать будем, — сюсюкает Валвала.

— Владь, хочу домой. Не хочу... Владь. Пожалста!

Не выдерживаю. Хрен знает почему.

Города брал. В Хасавюрте как-то месяц на одной воде держался. Все терпел, даже в плену, твою мать.

А тут ни хрена. Сердце дерет.

Залетаю в группу, отбираю дитя у воспитки и тащу обратно в раздевалку. Маша замолкает и только всхлипывает, пока пальто на нее натягиваю.

— Поехали.

11. Глава 10. Влад

— Что значит «она не захотела»? — шипит мадама в трубку.