Эти твари охотились на моей земле. Если бы не девчонка, наверняка отправились бы к особняку. Немыслимо, чтобы они могли не учуять предупреждающих меток. Даже бешеные не ходят на земли истинных. Какими бы безмозглыми они ни были, им ведомо чувство страха. Инстинкт самосохранения силен в их одуревших от бешенства башках.

— Кто ты?! — выкрикиваю в ночь. — Выйди и сразись один на один! Нечего подсылать пособников.

Сначала нападение на Просперо. Теперь еще это. Неужели конкуренты, враждебные кланы? Кому могло прийти на ум охотиться на Лоринов на их же территории?

Одно из двух: либо этот кто-то бесстрашен, либо безумен. Я бы поставил на второе.

— Ничего, в эту игру можно играть вдвоем. Попадешься, не сможешь скрываться вечно!

Вспоминаю о девчонке в голубом — откуда она взялась? Слишком невинной и испуганной казалась, чтобы участвовать в заговоре.

— Где ты, заблудившаяся овечка? — рычу в темноту ночи.

Девчонки и след простыл. Вернее, оборвался на шоссе. Кем бы ни была незнакомка в тонком, словно сотканном из паутины, платье, она успела сбежать до того, как найду. Остался только запах, от которого приятно щекочет ноздри. Но еще час — выветрится и он.

Так и не обернувшись человеком, возвращаюсь в особняк. Прохожу мимо застывшего в угодливой позе дворецкого. Арон служит у нас более сорока лет, видел и слышал столько, что хватило бы на трехтомник мемуаров. Папарацци со всего мира откусили бы себе руку за право пообщаться с Ароном.

Но он молчалив и предан. Наверное, именно эти качества позволили ему прослужить семейству Лорин так долго. Другие слуги не выдерживают больше года. Наш особняк — логово пороков и страстей, тут пахнет деньгами, развратом и опасностью. Мало кто может вынести такой безумный коктейль в больших количествах. Чего стоят капризы и придирки Пилар.

— Вы ранены, господин, — замечает Арон, но не смотрит на рану.

Отстранен и невозмутим, как в всегда. Крови и драк дворецкий тоже повидал немало, как и внутрисемейных междоусобиц. Его ничем не прошибешь.

— Спасибо, Арон, сам справлюсь.

Киваю мордой и прохожу в гостиную, оставляя на дорогом омривонском ковре следы грязных лап и капли крови. Ничего, до утра все вычистят. Не зря прислуга получает жалование, дворецкий обо всем позаботится.

Перекидываюсь человеком, подхожу к бару и наполняю стакан виски. Отпиваю небольшой глоток, остальное выплескиваю на рану. Хватаю нож для колки льда и подхожу к камину.

— Пламя, клинок да тьмы шепоток, — вспоминаю выученный еще в юности стих. — Кто смел и силен, не знает тревог.

Прижимаю раскаленный металл к ране, шиплю сквозь плотно стиснутые зубы. Не от боли, скорее от раздражения. Подпустил врага слишком близко, дал себя задеть. Немыслимый промах, который мог стоить мне жизни.

— Ого, братец, да ты никак заделался нудистом?

В гостиную вплывает Пилар в шелковом, распахнутом на груди пеньюаре. Из-под него виднеется полупрозрачное кружевное нечто. Бельишко явно не для сна.

— Проваливай! — отмахиваюсь, точно от шкодливой псины. — Не до тебя сейчас.

Она упирает руки в бока, склоняет голову к плечу, отчего оглушительно звенят длинные серьги в ее ушах. Глаза блестят голодными огнями. И смотрит она на мой пах — бесстыдно и самозабвенно.

Хватаю с кресла накидку и обматываю вокруг бедер. Залпом допиваю виски и громыхаю пустым стаканом о столешницу. Вот бы разбить вдребезги и сыпануть горсть в довольно ухмыляющуюся физиономию Пилар.

— Стесняешься меня, Рико? — улыбается она, демонстрируя острые зубки и ямочки на щеках. Они никак не вяжутся с общим образом раскованной и беспринципной стервы, коей Пилар и является на самом деле. — Или боишься, что выставлю на смех?