— Что? — забыв об этикете, выдохнула блондинка в кудряшках и рюшечках.

— С этого дня все, кто покидает отбор, будут получать прощальные подарки. Маленькая компенсация за разочарование.

Он улыбнулся, словно извиняясь, про себя отмечая тех, кто слишком резво шарахался от девушек, которых совсем недавно считали счастливицами.

Тишина. Потрясенная. Оглушающая. Недоуменный гул. Злорадство.

Он вслушался едва ли не до звона в голове, но уловил лишь растерянность. И едва заметный уголек гнева. Она разозлилась. На него?

— Я решил, что еще пятеро из вас получат прощальный подарок прямо сейчас.

Император шагнул к группке, сгрудившейся вокруг одной из обладательниц брошей. С улыбкой и легким поклоном протянул шкатулку одной из них.

Еще четыре броши. Девушкам, которые слишком ревностно бросились поздравлять тех, кого сочли фаворитками в этой гонке, и шарахнулись, узнав, что на самом деле означала брошь. Тех, кто пытался подлизаться, одновременно тая в душе черную злобу. Четыре шкатулки ушли легко, точно жгли ладони. Пятая.

Он развернулся к троим, обосновавшимся у софы в углу.

Да, сейчас он не заметил в ней ни капли зависти. Интерес. Отчетливый интерес к нему как к мужчине. Злость, разгорающаяся все сильнее, — а с виду она казалась совершенно спокойной.

Но все это не имело значения. Достаточно и того, что он уже увидел.

Легкий укол страха. Что и требовалось доказать.

«Нет! — Эрвин взревел, и император порадовался, что скрыт иллюзией. По коже на руках пробежала чешуя, и пальцы начали удлиняться, превращаясь в когти. — Нет, я сказал! Она наша!»

«Она лжет! Лжет через слово! Ты же сам чуешь, что она боится вылететь с отбора. Говорит одно, чувствует другое, думает третье!»

«Как и все вы, люди. Неужели ты не понимаешь, почему стал способен читать мысли?»

Император не назвал бы это способностью читать мысли. Отголоски, похожие на эхо. И эмоции, которые он ощущал так же ярко, как свои. Но он — точнее, Эрвин — и до того ловил отзвуки чужих эмоций, и это тоже едва не свело его с ума в первое время. Одно дело — знать, что улыбки могут прикрывать ненависть или зависть. Другое — чувствовать это всем существом.

Хорошо, что в ближнем кругу отца не нашлось лицемеров, тот тоже их не терпел. Зато среди придворных таких хватало. И подпускать к себе еще одну? Сделать женой, делить постель, растить общих детей и знать, что там, за улыбкой, таится лишь усталость и ненависть, а рано или поздно она начнет его ненавидеть. Его отец с матерью не любили друг друга, но по крайней мере смогли стать друзьями и союзниками. Но будет ли верной подругой та, что обманывала с самого начала?

А ведь он почти поверил, что ей неинтересна битва за императора. Поверил в ее искренность и смелость, когда она осмелилась презреть приличия, чтобы помочь. Поверил, чтобы в следующий миг ощутить укол горечи, когда брошь досталась другой. И страх — сейчас.

«Это ты придумал, будто она — твоя истинная. Просто еще одна охотница за короной. Разве что, может, похитрее остальных».

Гневный рык заполонил его разум.

«Ты сам это знаешь!»

«Да, — пришлось ему признать. — Меня тянет к ней. Но если я пойду на поводу у этой тяги, чем я буду отличаться от пьяницы, готового променять все на свете за бутылку? Помнишь, чем кончил Карл?»

Еще один дар — или проклятье — чужая память. У драконов она была общая — и только всевышние знали, как при этом они умудрялись сохранить собственную личность, не растворившись в чужих воспоминаниях. Сам он до сих пор не был уверен, что остался собой, получив в полное распоряжение все воспоминания предыдущих императоров. Их битвы и интриги, победы и поражения, удачи и ошибки... Их страсти и сожаления.