На мой вопрос про Вильнюс Пайнс ответил просто: «Мне позвонили и пригласили. Я согласился». Ему, как мне кажется, было почти все равно, куда ехать. Желательно, чтобы место было в меру интересным, новым для него или уже несущим цепочку чувств из прошлого. Жизнь во многом планировала за него, ему оставалось только вносить события в свой календарь. Его приглашали почти как Папу Римского. Для Шлапоберского совместная поездка в Москву с близкой перспективой открытия длительной программы была посвящением на новую ступень карьеры. Малкольму же было почти все равно, где откроется новый приход. Дело всей жизни во многом уже было сделано, и оставалось путешествовать, любоваться осенью, достойно завершать разные мелкие и в основном приятные дела.
Мне было бы чрезвычайно интересно прочесть его мемуары. Я почти уверен, что их не будет, и, как ни странно, мне кажется, что я мог бы уговорить Пайнса их написать. С ним многие не решались разговаривать на близкой дистанции. Он оперировал методом верительных грамот или посланий даже на коктейле, стоя с человеком лицом к лицу. У Пайнса накопилось столько прошлого, что разобрать его стоило бы большого труда. Судя по «порядку» в его библиотеке, он этого делать не любил. Я как-то спросил Пайнса, почему он не пишет новую книгу. На что он ответил весьма характерно и в своем духе: «Некто (ее имя было названо) хочет собрать мои статьи в книгу».
Между Малкольмом и собеседником никогда не было «тамбура», он «принимал на открытом воздухе». Еще он очень хорошо танцевал. Ездить верхом в силу образа жизни, эпохи и стиля ему уже не досталось. Пайнс был довольно честолюбив. Его карьера вполне могла бы сложиться и на дипломатическом поприще. В девяносто первом или втором он привез с собой в Москву несколько копий посланных ранее рекомендательных писем к ведущим российским психиатрам. Ответа не было, при мне Пайнс с сожалением выбросил копии в корзину. Кажется, тогда он наконец произнес столь обычное для англичанина «ну». Хотя вряд ли эти бумаги были ему действительно нужны «для чего-то».
На улицах Москвы коллега-англичанка удивилась тому, как он хорошо ориентируется. «Я люблю знать, где я нахожусь в данный момент», – сказал Пайнс. Он вообще любил знать. И дело далеко не ограничивалось только картой и путеводителем. Министерские психиатры тоже были частью его московской карты. В группанализе умение знать, кто сейчас лидер в группе, в каких направлениях развивается перенос, «кто для кого кто» в данный момент, составляет часть гибкой системы. Ведущий чувствует и видит. Он помогает смутным чувствам проявиться, наметить вектор, пройти по дорожке, вернуться или задержаться, где-то «присесть на лавочку» и оглядеться. Дорожка может оказаться вовсе и не важной, а может куда-то привести. В ней есть особые фиксирующие точки (свой маленький сеттинг момента): принятие и легкое подбадривание, развитие и встречные чувства других, которые стремятся тонко угадать, а не навязывать и не уводить к себе с этого перекрестка.