- Ну, все, все, - шептал он, покрывая поцелуями ее дрожащее лицо. Ее горячая узкая плоть сводила его с ума, казалось, одно движение - и наступит разрядка. - Все?
Он осторожно двинулся меж ее ног, обхвативших его тело, и Лера, испуганно всматривающаяся в темноту, глубоко и часто задышала, подавшись ему навстречу. Ее ресницы дрогнули, прикрывая сверкающие глаза, губы снова раскрылись, отвечая на его торопливые поцелуи, и Лассе, ласкаясь, приник к ней как тогда, в первый раз - гибко, долго, проникая в ее тело глубоко.
- Милая моя…
Девушка не отвечала, потрясенная тем, что с ней происходило; она постанывала, приникая дрожащими бедрами к Лассе, двигаясь с ним в одном ритме, мягко и плавно, словно рыбка, и вскрикивала, заходясь частым дыханием, когда он проникал в ее тело глубоко и сильно.
- Я люблю тебя, - шептала она, обхватывая его ногами, прижимаясь щекой к его щеке. - Я люблю тебя, слышишь? Только тебя…
7. Глава 7. Выбор Леры
Остаток ночи он провел в полудреме, кое-ка устроившись на скрипучем диване и обнимая мирно посапывающую девушку. Завернув ее в тонкую простыню, он то и дело поглаживал ее бедра, ее гибкую спину и целовал ее чуть припухшие губы. Она отвечала ему сквозь сон, приникая горячей грудью к нему, и ему хотелось взять ее еще раз. Еще раз отведать сладости ее невинного лона, еще раз почувствовать ее под собой, ее беспомощной покорности и доверчивости, с какой она отдавалась. Вот оно как - заниматься любовь… Любить… Ласкаться…
Лассе долго размышлял над тем, чем же сегодняшний секс отличается от прочих - а он отличался, несомненно, отличался. И не только тем, что он очень хотел эту девушку, и хотел долго, сам себе едва ли не бил по рукам. Нет; что-то еще было. Всматриваясь в ее сонное лицо, чуть поглаживая маленькие обнаженные груди, он обмирал от ощущения сбывшегося счастья. Что это, любовь? Полюбил эту девочку, эту юную сумасбродку, серьезно - полюбил?
Невероятно; не может быть.
Но все говорило об обратном. И его ночное бдение, когда он рассматривал и любовно, осторожно, чтоб не разбудить, гладил своего спящего ангела, и его неутихающее желание. Теперь он взял бы ее не так нетерпеливо, а осторожнее и нежнее, исцеловав все ее тело, обласкав каждый миллиметр ее теплой мягкой кожи, так, что она заплакала бы от невыносимой нежности. Спать ему не хотелось, точнее - он не хотел ни на минуту закрывать глаза. Казалось, что сон сродни расставанию, и если он уснет, то все разрушится, исчезнет.
- Мой ангел, - шептал он, целуя ее плечико, - мой нежный чистый ангел…
Под утро все же Лассе уснул, обняв Леру, и, утомленный, не услышал ни звонка телефона, ни того, как проснулась девушка и осторожно выскользнула из-под его руки.
Подбирая спадающую простыню, обмирая от недобрых предчувствий, Лера, зажав трезвонящий телефон в руке, прокралась на кухню и закрылась там, привалившись плечом на крашеную картонную дверь с мутным рельефным стеклом - советским наследием, которому сто лет в обед.
Звонила мачеха Леры, Люси Комбз, и голос ее был не самый доброжелательный в этом мире.
- Лера, Лера, - нараспев произнесла она так, что девушка обмерла от страха. - Я очень, очень недовольна тобой. Ты что, хочешь, чтобы я прекратила давать тебе денег? Я могу тебе устроить это. Я откажусь спонсировать твои капризы, и тогда ты узнаешь, что такое нищета и голод. Этого ты хочешь?
- Какие капризы? - пропыхтела Лера, изо всех сил храбрясь и пытаясь говорить с Люси так, как говорила обычно - независимо и с дерзким вызовом.
- Начнем с того, - уничтожающим тоном произнесла Люси, - что твоя идея учиться в России сама по себе один огромный, глупый, нелепый каприз. Это некачественное, шарлатанское образование; оно не пригодится тебе здесь…