Ромка стоял во дворе и трепался по телефону. Заметив меня, быстро направился к забору.

– Здорово, Леська! – улыбнулся во все свои нечищеные зубы. Чёрный замарашка

– Рыба жареная, – подала ему контейнер.

– Вау! – голодный Шиша схватил еду и сразу запихал себе в рот пару рыбин.      Набитым ртом пробубнил. – Выходи за меня замуж, Камора.

– Хотела бы я посмотреть на ту ненормальную, которая за такого, как ты, замуж выйдет, – рассмеялась я.

– Я на новенькой женюсь, – Шиша пересчитал рыбины. – Так, надо Трэшу отнести.

– На Аньке что ли? На Белой Плесени?

Пришла к нам пару дней назад новенькая, пришибленная девка. В юбке, когда вся школа только в брюках ходит. Бледная поганка. Мямля какая-то. Если б не Катька Тугарина, за которую эта Плесень уцепилась, убили б нафиг сразу. У нас забитые не живут в школе. Для слабых места нет.

– Не называй её Плесенью, – насупился Шиша.

– Это твой любимый Трэш придумал прозвище, – напомнила я. – Что на блондинок потянуло?

– Ага, – довольно улыбнулся парень, который, как я подозревала, уже был опытным. Потому что шлялся по притонам, а там чего только нет. – Вот ты русая, а Анька просто белоснежная.

– Смотри не испачкай своими грязными ручонками, – я поёжилась от холода. – У меня мать пить бросила.

– Женский алкоголизм не лечится, – заметил Шишков и вышел ко мне на дорогу.

Мы вместе пошли с ним от его дома, где скорей всего уже собрались друзья-пьяницы отчима.

Не попрощавшись, мы разошлись в разные стороны на перекрёстке. Как-то само собой забылось, что я хотела сделать уроки. Зато сытые. Ромка тоже иногда кормил меня. Это так заведено: помогать друг другу.

Пожалуй, с такими одноклассниками не пропадёшь.

В доме горел свет, когда я подошла ближе. Я улыбнулась. Маме, наверно, полегчало.

Радостная забежала во двор, влетела в дом. Печь топилась, было светло...

Эта помятая баба, что сидела у нас за столом, была родной матерью Трэша. Тётка Лида. Пришла с бутылкой водки и какой-то закуской. И мама выздоровела. Выставляла красиво на стол остатки жареной рыбы.

Мне посуду мыть перехотелось и уборку делать тоже. Глядела разочарованно и убито, как женщины разливают по стаканам алкоголь.

– Как Олеся выросла! Красивая! Для моего Никитушки невеста, – заплетающимся языком сказала мамина собутыльница.

Первый порыв — разбить бутылку об её голову.

– Отличница, поступать будет, – сказала мама и чокнулась с тётей Лидой. – Пусть они лучше нас живут.

– Только счастья желаю своему сыну.

– Олеська, посуду помой! – кричала мне вслед мамаша, когда я бежала наверх по лестнице на свой законный чердак, в свою комнату.

В горле встал ком. Глаза зажгло. Я хлопнула дверью, закрывшись на замок, и заорала во всё горло в пустую холодную комнату, где стояла кровать у окна, стол и шкаф двустворчатый. Все папа своими руками сделал.

– Зачем ты умер?! – крикнула я. – Посмотри, что ты наделал!!!

Я сделала шаг и упала в свою постель.

Я ревела и кричала в подушку, содрогаясь всем телом.      Мне этого не хотелось всего…

Они ушли ближе к ночи. Тогда я вышла из комнаты, заперла входную дверь. Постирала своё бельё и вернулась спать наверх, где тоже закрылась на все замки. Мамаша может вернуться не одна.

Не спалось. В окно лился лунный свет. Я не могла ни о чём думать и даже мечтать больше не могла.

Сигнал сообщения на телефоне не сильно обрадовал. С незнакомого номера пришло:

– «Всё в порядке?»

Это уже седьмой раз за год Любка меняла номер телефона. Проблема была в том, что один из носорогов до неё до сих пор докапывался и всё время узнавал её номер. Рон Корсаров. Это его Химер      избил, и парень в больнице провалялся. А всё равно от Любки не отстал.