Делает это намеренно. Не освобождает пространство до конца, а лишь намекает на попытку исполнить просьбу. Отлично это понимаю. Впрочем, как и он. Не зря же так довольно ухмыляется, скаля зубы.

Стараюсь подавить недовольство. Но это сложно, поскольку нарушает мои планы: чайник по-прежнему остается за мужской спиной, и чтобы до него добраться придется приблизиться к Мархову. Прикусываю щеку изнутри и, глядя только вперед, шагаю.

После нападения в академии присутствие в личном пространстве посторонних вызывает отторжение и дрожь беспокойства. Вот вроде те мерзавцы лично мне ничего не успели сделать, а психологически расшатали заметно. И вроде умом понимаю, что ситуации, та и сейчас, разные, но напряжение не отступает.

– Стесняешься меня, омежка?

Я не ожидаю, что двуликий резко качнется в мою сторону, чтобы задать этот вопрос, и испуганно отшатываюсь от него прочь. Чего не предполагаю, так это того, что голая стопа заскользит по гладкой плитке пола, и я начну заваливаться на спину.

Упасть не успеваю, чужие руки фиксируют меня раньше.

Дыхание сбивается и спазмом застревает в горле, сердце перепуганной птахой взрывается бешенным стуком в груди, подмышки и ладони потеют.

– Что ж ты такая неуклюжая, красавица? – ухмыляется довольно Мархов, игнорируя панику в моих глазах, и, сжимая крепче, наклоняется ниже.

Выгибаю шею, стараясь отклониться, потому что сомнений не остается в его намерениях и, сглатывая удушающий ком в горле, сиплю:

– Отпусти меня.

– Да как можно, Соланочка, ты же упадешь.

Понимаю, что Йен больше прикалывается, чем пытается напугать, ничего ужасного он мне точно не сделает. Но паника оказывается сильней.

После всего произошедшего с любимой подругой, с Линой Эванс, да и со мной шутки с принуждением отныне не кажутся остроумными, а буйная фантазия даже самый безобидный флирт возводит в ранг покушения на честь и свободу.

– Отпусти, пож-жалуйста, – голос срывается, на глазах выступают предательские слезы, на щеках разгораются огненные цветы. – От-пус-ти…

Еще чуть-чуть и чувствую, будет истерика…

– Тише-тише, малышка, ну ты чего, я же пошутил, – Йен перестает лыбиться, хмурит брови и неторопливо, будто фарфоровую вазу, возвращает меня в вертикальное положение. – Испугалась? Соланочка…

Мархов, пытаясь придержать меня за талию одной рукой, второй тянется к лицу, но я выворачиваюсь и отскакиваю в сторону.

Упавшую на глаза челку и сама уберу. Это ему и озвучиваю.

– Не надо меня трогать, – произношу тихо, но четко. Медленно отступаю еще на шаг. – Не надо… – качаю головой.

– А если я так сильно хочу, что сердце болит, – прищуривается двуликий, но прикасаться больше не торопится.

– Это просто притяжение омеги так действует, не личная тяга ко мне, – спешу его убедить оставить меня в покое. – Йен, если тебе так сложно находиться со мной рядом, попроси отца или Цефа, они найдут замену. У нас ничего не выйдет. Не нужно меня добиваться.

– А если я хочу? Если я тебе не верю? Если из нас выйдет пара? Солана, ты даже не пробовала, а уже отказываешься. Дай мне шанс тебя завоевать!

– Нет. Нет! Нет!!! – отпрыгиваю еще на шаг, замечая, как он качается в мою сторону. – Я знаю, что говорю. У меня есть истинный. Никого другого я никогда не полюблю. У тебя нет шансов.

– Истинный? И где же он? Почему не заявляет на тебя права? Почему не признает своей? Почему не ставит метку?

Вопросы прицельно и остро бьют по незащищенной броней душе. Наносят один укол за другим. Ранят. Опаляют.

Знаю, что бледнею, но молчу.

Никогда и ни за что не подставлю Джека.