— Ты пошляк, Ветер, - говорю я, изо всех сил сжимая ноги, потому что какая-то невидимая сила словно борется со мной, пытается развести колени до неприличия широко.

— Я просто откровенный, детка. Прости, что не говорю с тобой о высоких материях, когда моя голова забита образами твоих ног.

— Я хочу что-то взамен, - говорю я, и сердце начинает очень-очень быстро стучать в висках. Мне кажется, что я в самом деле вибрирую, превращаюсь в ряд клавиш под его пальцами и горю от желания почувствовать прикосновения кончиков пальцев к своей коже, которые превратят мое одиночество в восхитительную мелодию.

— Прости, детка, но чулки я в доме не держу. – Я слышу его улыбку и непроизвольно поглаживаю пальцем крышку телефона, представляя, что это может быть уголок его рта.

— Не притворяйся, что не понял, Ветер.

— Что ты хочешь? – соглашается он - и мягкая вибрация в его голосе скользит по моему позвоночнику невидимым смычком.

— Покажи мне себя не показывая, - произношу я, но мысленно проклинаю свое любопытство.

Мне страшно. Мне очень страшно, что через несколько минут созданный мною призрачный идеальный мужчина превратиться в очень даже реального. Да, я не увижу его лица, но, возможно, увижу… Я не знаю… Отвислый пивной живот? Болезненную худобу? И что тогда?

Пока я ругаю себя на чем свет стоит, Ветер присылает мне сообщение. Я медлю несколько долгих секунд. Палец на кнопке просмотра дрожит.

— Осень? – слышу в трубке его голос.

— Я здесь, Ветер.

— Морально настраиваешься? – дразнит он. Забавляется, играет со мной, словно со школьницей. – Знаешь, я вообще без трусов сфоткался, так что лучше не смотрит.

Знаю, что он шутит, и с облегчением выдыхаю. Откуда между нами столько доверия? И почему эта странная связь куда ярче, взрывоопаснее, чем сегодняшнее свидание с реальным мужчиной?

Я открываю сообщение и непроизвольно всхлипываю. Прикрываю рот ладонью, чтобы сдержать слишком громкий звук, но тут же слышу в телефоне хрипловатый смех Ветра.

Нет, конечно, он сфотографировался не в трусах. Но это снимок сверху вниз: от середины груди и до колен. Я вижу покрытую негустыми волосками грудь, выпуклый проработанный пресс, смуглые жилистые руки с длинными тонкими пальцами. Одна рука как раз чуть-чуть оттягивает вниз резинку домашних штанов ровно до той точки, когда темная дорожка опускает до неприличия низко.

Он худощавый, но рельефный. Слава богу!

— Ну же, детка, скажи что-нибудь, - все еще посмеивается Ветер, когда я снова прикладываю трубку к уху.

Что ему сказать? Что я покорена? Поражена? Что я словно под гипнозом от его рук? Что я, как маленькая, хочу добровольно поддаться на эту провокацию?

— Я хочу к тебе прикоснуться, Ветер, - говорю я самую приличную фразу из множества, что сейчас роятся в моей голове. – Это невозможно, но я бы этого хотела.

Он перестает посмеиваться, вздыхает, точнее – цедит воздух сквозь зубы.

— И я бы хотел, чтобы ты ко мне прикоснулась, Осень. Но в жизни все слишком дерьмово и сложно, чтобы портить нас реальностью.

Он говорит еще что-то, но на этот раз я не разбираю слов.

Мне грустно. Это не та грусть, которая была со мной все те дни, когда я отчаянно пыталась отыскать причину его молчания. Это скорее приятная меланхолия. Мы как будто молча говорим друг-другу: мы существуем лишь бестелесными призраками в шепоте ночных разговоров со вкусом кофе и шоколада, в запахе дождя, тумана и сигарет. Мы словно сыгранная экспромтом мелодия, которую нельзя переложить на ноты, ведь после этого ей уже никогда не прозвучать так же искренне.