— Он бизнесмен, - говорю нарочито спокойно. – Умный, образованный.

— Идеальный, да? – подсказывает Ветер.

— Да, почти.

— А что насчет последнего?

— Думаю, мы все же не так близко знакомы, чтобы я хотела…

— Прекрати, Осень, - грубо обрывает Ветер. – Мы всегда были искренними друг с другом. Не нужно все портить фальшивым кокетством.

— Хорошо, что ты помнишь, какими мы были друг с другом, - все-таки срываюсь я.

— Ты о чем?

— О том, что требовать от меня честности после того, как за пять дней ты не нашел даже минуты на короткое сообщение, как-то странно, не находишь, Ветер?

Господи, зачем я вывернула душу наизнанку? Зачем сама подвела к тому, что сейчас он придумает тысячу поводов поставить точку в наших телефонных «свиданиях»?

— Я не хочу к тебе привязываться, Осень, - вдруг говорит он. Злости больше нет, раздражение растворилось в неподдельной искренности. – Я понял, что начинаю к тебе привязываться, а это многое усложнит.

Он ко мне привязывается?

— Я тебя боюсь, Осень, если уж на то пошло, - чуть-чуть посмеивается он. И я узнаю прежнего Ветра.

— Разве плохо к кому-то привязываться, Ветер? – Я дышу на оконное стекло и в белесом облачке пальцем пишу: «Я тоже к тебе привязываюсь».

— Тебе не понравится ответ, Осень, поэтому сделаем вид, что ты ничего не спрашивала.

— Значит… это наш последний разговор? – В груди что-то сжимается, холодеет, словно призрачная рука сжала мое сердце в кулаке. Я не хочу его терять. И не знаю, что пугает сильнее: эта странная, ненормальная привязанность или то, что она возникла так быстро.

— Тебе бы этого хотелось, Осень?

— Нет. Нет, Ветер.

— Хорошо, детка. Это все пиздец, как усложняет, но это точно не наш последний разговор. – Я слышу щелок зажигалки, затяжку и выдох. – Ты трахалась с этим своим идеальным мужиком?

— Я не ложусь под мужчину на первом свидании, - фыркаю я. Оттаиваю.

— В чем ты, Осень? – Ветер делает крутой вираж в нашем разговоре.

— В пледе, сижу на подоконнике и говорю с самым невыносимым мужчиной на свете.

— А что под пледом?

Я вспыхиваю. Прикладываю ладонь к щеке, пытаюсь как-то подавить странное волнение. Какой ответ он хочет услышать? Должна ли я сказать правду?

— Ева, простой же вопрос, - нажимает интонацией он.

— Розовый комплект и чулки, - отвечаю я, с трудом узнавая в этой мягкой вибрации собственный голос. Я флиртую. Я кокетничаю. Я хочу, чтобы он возбудился, думая о том, что я говорю с ним полуголая. Хочу еще так много всего, что нетерпеливо тру коленями.

— Обожаю чулки, Осень. Прусь от них.

Я схожу с ума, я точно схожу с ума, потому что откидываю плед в сторону, вытягиваю ноги и фотографирую их так, чтобы в кадре было все от - пальцев до трусиков. Никогда в жизни не делала ничего подобного, даже когда была замужем за Андреем. И то, что происходит сейчас, кажется тем самым крутым виражом, после которого я либо слечу с этого горного серпантина, либо возьму новую высоту. То, что между нами происходит, острое и жгучее, сулит и боль, и удовольствие.

Или я просто фантазерка?

Фотография улетает до того, как я успеваю приготовить какой-то вменяемый ответ на его вероятное «Я же не просил».

— Осень? – Я слышу, как он выпускает струйку дыма.

— Я не нарушила правила. – быстро отвечаю я.

— Охуенные ножки, Осень. Хорошо бы смотрелись у меня на плечах.

Я не могу произнести ни слова. Я словно стремительно падаю куда-то внутрь себя, внутрь чего-то раскаленного, сладкого и горького одновременно. Это тяжело объяснить и осознать, но когда его грязные словечки снова и снова эхом раздаются у меня в голове, я чувствую, что просыпаюсь. Раскрываюсь для чего-то нового.