Редкие слезинки опаляют щеки. Тут же смахиваю их. Больше нельзя.

Стягиваю халат, надеваю атласную пижаму. Внешняя сексуальность прячет внутренний раздрай. Хотя бы в отражении не увижу боль, если не начну всматриваться в лицо.

Кухня. Вино. Бокал до дна.

Никак.

Только кислота любимого сухого. И горечь. Она на кончике языка и в душе. Расползается мерзко по всему организму и травит.

Наливаю еще один бокал и с ним иду на балкон. Здесь валяется пачка сигарет на экстренный случай. Самое время. В пачке не хватает одной сигареты. Усмехаюсь. Выкурила ее в первую нашу ссору с Родиным. Тогда мне казалось, что мир рушится. Сейчас я возвышаюсь на руинах с циничной усмешкой.

К черту все.

Чиркаю зажигалкой и впускаю в себя дым. Он травит, и хочется выкурить всю пачку по одной, чтобы сдохнуть, свернувшись калачиком на холодном полу. Так и не надела носки. Ставлю одну стопу поверх второй, грею по очереди.

Город тонет в огнях. За окнами жизнь. А я в клетке запираюсь и добровольно себя жизни лишаю. Идиотская привычка. Омерзительная. Правильно Женька говорил, что надо бросать. И ведь получалось. А теперь…

Закуриваю вторую.

Слезы снова сползают по щекам. Но уже не ручьем. Парой капель, которые я торможу в начале пути. Они будто пытаются продавить дорогу к самобичеванию. К тому, что я запретила себе чувствовать.

Не хочу быть брошенной. Они обычно до ужаса несчастные. И сейчас я именно такая, но никотин и алкоголь отлично притупляют боль.

На дне второго бокала нахожу спокойствие. Оно мимолетно проскальзывает, снова выпуская вперед тупое отчаяние. Надо бы что-то покрепче.

Окончательно околев, возвращаюсь в комнату. Лике бы позвонить, но времени уже много, и я торможу с желанием излить душу подруге. Тем более она и не сильно ратовала за мои отношения с Родиным. Предупреждала, что в тихом омуте… бывшие водятся. И беременеют.

Сосредоточенно читаю этикетку на вине. Даже если вторую бутылку выпью — в худшем случае получу отравление. В лучшем — меня вырубит до утра, но болеть так и не перестанет. Может, взять что покрепче?

В шкафчике початая бутылка виски. Женя притащил не так давно, отказавшись от вина. Интересно, он тогда только узнал о положении бывшей или набирался смелости мне рассказать правду? Нет, это я пить не буду. Отправляю бутылку в мусорное ведро и обессиленно падаю на стул.

Звонок в дверь прорывает брешь в моем отчаянии. Подскакиваю с места и почти лечу в прихожую. А что если вернулся? Пожалел, осознал и пришел? Может ведь он прийти?

Не глядя открываю дверь, и легкая эйфория разбивается о внушительную фигуру Соколова. В куртке, взъерошенный и с пакетом из «Пятерочки» в руках. Вид уставший, но на ногах держится твердо. Еще одно наказание моей жизни. Таскается следом как пес побитый.

Не хочу его видеть. Толкаю дверь, но гад успевает поставить ногу в проем. Со всей силы давлю — морщится, но не убирает.

— Проваливай, Соколов, — бросаю зло, но Пашу все мои недовольства не интересуют. Он вообще в последнее время с катушек слетает — в любви признается, напрочь забыв о своем друге, с которым у меня отношения… были.

Правда вспыхивает пламенем. Сдаюсь. Мне с Соколовым не тягаться, и он легко открывает дверь, двигая меня в сторону. Уверенно шагает в квартиру и оценивает мое состояние моментально. Взгляд чуть дольше задерживается на декольте и шее. Хочется закрыться, и я обхватываю себя руками.

Жест не остается без внимания — Соколов глаза закатывает. Дверь на два замка запирает и кроссовки стаскивает, поочередно наступая носками на задники.