— Поняли мы все, — глухо ответил ей Мирон, рассматривая кольцо и даже не глядя на нее.
— Надеюсь, Темный Повелитель не проклянет меня за то, что отдала его… — тихо прохрипела как будто сама себе Ждана.
— Темный Повелитель? — обернулся к ней Сабуров, услышав ее последние слова.
Быстро поджав губы, Ждана бросила на него убийственный взор и отвернулась, явно более не собираясь с ним говорить.
К ним приблизился Василий, который только что пришел в себя и еще тряс гудящей головой.
— Ты как, брат? — спросил участливо Мирон, напряженно смотря на него.
— Да ничего вроде, — произнес Василий. — Ждана! — с ужасом выпалил старший Сабуров, увидев кровоточивые глубокие раны белокурой девушки, полусидящей на земле. Он устремился к ней. — Что с вами? Да вы вся в крови! — Ждана зло посмотрела на молодого человека, который склонился над нею, и Василий перевел взгляд на Мирона. — Что произошло?
— У своей разлюбезной дома спросишь, охотник за кувшинками, — съязвил Мирон, пряча кольцо за пазуху в потайной карман.
— Я помогу вам, — кивнул Василий, морщась от боли в рассеченном когтями птицы плече, из которого вытекала свежая кровь. Он легко поднял на руки почти невесомую Ждану. Мирон хмуро посмотрел на брата и вымолвил:
— Вот и неси свою зазнобу до дому. Там и расскажу, что было.
— Хорошо, кольцо мы у нее забрали, более она не сможет никого убивать, — произнес тихо Мирон, который шел рядом с Людмилой впереди Василия и Жданы.
— Несчастная она, — пролепетала монахиня.
— Прекрати защищать ее! — не выдержал Мирон.
— Не прекращу, — непокорно сказала Людмила, поднимая длинный подрясник выше, чтобы он не мешал идти. — Ты ведь не знаешь, каково это, насилию подвергаться. И на ее глазах убили всех ее родных. Не зря она валькирией стала.
— Хватит, — отрезал Мирон, сверкая на нее серыми очами. — Не хочу даже думать о том. Не трону я ее больше. Пусть живет.
— Вот благодарю тебя, Мирон, — ответила девушка. — А камень этот, видимо, волшебный. Как надевала она кольцо-то это, превращалась в валькирию.
— Я уж скумекал о том, — кивнул он и, обратив на нее острый взор, добавил: — Монашка ты, а смирения в тебе вообще нет. Только и споришь со мной уже битый час.
На это заявление молодого человека Людмила промолчала. Некоторое время они шли молча, и уже когда показался двор тетки Марьи, Мирон вдруг тихо вымолвил:
— Прости меня, обозвал тебя.
— Я и не в обиде на тебя, Мирон, — улыбнулась ему девушка, вспоминая тот зловещий миг, когда валькирия Ждана полетела к ней с оскаленными клыками.
— Просто боялся, что покалечит эта бестия тебя. Когти-то у нее вон какие.
— Понимаю я все. За меня опасался.
— Верно, — кивнул он. — Вон у Василия рана на плече, жуть какая.
Едва они вернулись в свою избу, Мирон достал из серебряного оклада кольца голубой яхонт и, приложив его к каждому из углублений Чаши, нашел подходящее место по форме. Драгоценный камень был чуть вытянут и искривлен вбок, и оттого одно из отверстий превосходно подошло для него. Людмила и Василий следили за его действиями. Когда же Чаша замерцала радугой в руках Мирона, и он испуганно поставил ее на дубовый стол, все трое опешив следили за этими превращениями. Древний самоцвет словно прирос к своей вмятине, а с боков отверстия вылезли небольшие серебряные лепестки, которые надежно укрепили голубой яхонт. Когда Чаша перестала мерцать, Мирон глухо выдохнул, а Людмила так и стояла, замерев, сцепив тонкие руки на груди.
— Вот чудо, так уж чудо, — вымолвил Василий с благоговением.
Вновь убрав Чашу в заплечный мешок, Мирон довольно улыбнулся и сказал: