«Никогда не стоит удерживать уходящего мужика: ни хитростью, ни мольбами, ни угрозами. Сделайте только одну вещь: хочет уйти − откройте ему двери, чтобы он скорее освободил помещение для следующего ухажера» − принимая букет цветов от очередного поклонника, учила она меня жизни. Стоило бы воспользоваться ее советом.

Мое молчание затянулось. И тут заговорил сам Петр.

− Николай Дмитриевич, − обратился он к отцу Дарьи с заискивающим голосом. Мне же хотелось запустить в него всем тем, что было на кофейном столике. – Посещение доктора разрешило бы все наши сомнения.

Надо отдать должное графу Заступову. Он не разразился гневной тирадой, лишь удивленно взглянул на свою супругу. Елизавета Александровна тоже была растеряна. Вот тут то и настало мое время.

− Не стоит утруждаться, − встала я на ноги. – Я перед кем угодно могу поклясться, что меня не касались чужие руки, кроме моего возлюбленного, но и они не нарушали правил приличия, − и ведь не соврала даже. Кроме мужа, я ни с кем более и не была. Имен я не упоминала, во избежание беды. Вдруг реально заставят поклясться. От Нарышкиных я могла ожидать чего угодно. – Я не собираюсь оправдываться перед кем-либо, как и связывать свою судьбу с человеком, который собирает слухи и идет у них на поводу, оскорбляя свою будущую супругу подобными грязными подозрениями, − высказала я Марье Семеновне, глядя женщине в глаза, затем перевела взгляд на Петра. – Я сама разрываю помолвку, − я сняла кольцо и кинула его под ноги жениху. – Уже сегодня об этом будет напечатано в газетах, не стоит обременять себя.

Я не ушла, гневно сверкнув глазами. Не стала и лить слезы перед Петром. Он хотел разорвать помолвку, то и получил. Правда, молодой человек надеялся на то, что Дарья начнет умолять о прощении, тем самым навлекая на себя только беду. Весь свет отвернулся бы не только от нее, но и от их семьи. Никому и дела не будет, что Дарья и Петр − жених и невеста. Никто и не поверит, что это он уговорил ее выйти в сад и обесчестил незадолго до свадьбы. Девушку заклеймили бы. Ведь до свадьбы нельзя.

Родители Дарьи молчали, ошарашенные словами дочери. Я же ждала, пока эти уберутся из дома Заступовых. Я не дам себя унизить, как и очернить имя девушки и ее семьи. Пусть она и оступилась, в чьей смерти виноват только Петр. Захотел и цветок сорвать, и свободу получить. А ведь у него получилось. Бедная, поверила словам прощелыгы.

И вот я стояла перед ними с прямой спиной и гордо поднятой головой, даже не глядя в их сторону. Наблюдала за тем, как во дворе возилась прислуга и ждала, когда эти уйдут. Больше им здесь делать было нечего. Могла бы, сама вывела. Да только дам повод пустить о девушке слухи. Марья Семеновна только этого и ждала. Именно сейчас нужно было выйти из сложившейся ситуации с меньшими потерями. Женщина хотела сказать что-то еще, но видя, что и родители Дарьи ни слова больше не молвили, поняла: им здесь больше не рады.

− Дарья, как это понимать! – Николай Дмитриевич глазами метал молнии. – Завтра же поедем к ним, и ты извинишься в своем поспешном решении.

− Нет, отец, − после моих слов в комнате снова наступила тишина. – Я не собираюсь извиняться перед ними, как и не поменяю своего решения. Если Петр Андреич уже сейчас позволяет сомневаться во мне, на минуточку представьте, какая семейная жизнь будет ждать вашу дочь после свадьбы? Также, его слова – это оскорбление и в ваш адрес. Получается, что вы не сумели воспитать достойную партию.

Николай Дмитриевич опешил от слов дочери, что аж присел обратно в кресло. Матушка все это время молчала. Видимо, Елизавета Александровна в чем-то все же подозревала дочь, только не стала озвучивать свои мысли при супруге. Да и ее слова предназначались не для мужских ушей. Она просто приняла мою сторону и отправила меня в свою комнату. Я не посмела ослушаться ее.