− Это касается Петра Андреича, − задыхаясь, с первых слов горничная подтвердила мои подозрения. − Слуги поговаривают, что видели, как вся семья Нарышкиных спешно уезжала в провинцию, − укутываясь в шаль, спешно проговорила Глаша. – Позавчера на балу вашего жениха видели с… Ой! – девушка опомнилась, вспомнив, что ни Петр, ни его матушка Марья Семеновна больше не являлись желанными гостями в этом доме, и прикрыла рот рукой.

− Продолжай, что там произошло на балу? – мне не терпелось узнать, что же случилось там, раз им пришлось отбыть из столицы. В отцовском доме Дарьи их гонору-то было…

− Наш конюх утром видел, как их карета уезжала от дома Нарышкиных. Он разговорился с их лакеем. Слуги всю ночь на ушах стояли. Оказывается, на балу Петр танцевал только с Софьей Неплюевой. Поговаривают, что ее отец хорошо продвигается по службе. Среди господ ходят слухи, будто его хотят назначить на место Пентюхова.

Я горько усмехнулась. Конечно, я подозревала жениха Дарьи в том, что он ищет партию повыгоднее, но обязательно было срывать цветок у Заступовой? Нельзя было поговорить по-человечески? Или Петр и тут хотел выйти сухим из воды? Выходит, это его отвергли и предпочли другого. Если бы у него получилось опорочить имя Дарьи с проверкой ее девственности, то он бы остался чист во всем. И цветок сорвал, и помолвку расторг, и партию выгоднее нашел. Во всем в плюсе! Или же проспорил?

− Вот ко…! – я вовремя осеклась, заметив расширившиеся глаза Глаши. Здесь барышни не выражались. – Уехали и уехали, − пожала я плечами и снова взялась за роман, словно все, касаемо Петра, меня больше нисколько не интересовало. А вот про похождения поручика Орлова мне хотелось дочитать.

За обедом матушка лишь подтвердила слова Глаши и немногим дополнила новости. Петр начал рьяно ухаживать за Софушкой Неплюевой. В поступках бывшего жениха добродетельное общество нашло целых три порока и решительно осудило его. Вся столица загудела, как улей. Весь свет быстро переменил свое отношение к семье Петра, не только к нему самому, но и к его семье, и встал на защиту бедняжки Дарьи Заступовой, то бишь меня. К Нарышкиным отменили все визиты, отозвали ранее отосланные приглашения, как и перестали с ними раскланиваться при встрече на улицах. Не выдержав такого отношения и осуждения, их семья уехала в провинцию, пока все не уляжется.

Но и жизнь Дарьи, и ее матушки тоже затруднилась. К ним присылали приглашения, участились неожиданные визиты, на них сыпалось притворное сочувствие. Я не выдержала первой и попросила Елизавету Александровну никого не принимать, отказывая всем по причине того, что у меня от волнений началась мигрень. Общество немного успокоилось, но самые упорные дамы все равно пытались пробиться в дом Заступовых. И в один из вечеров за семейным ужином я озвучила свое желание по решению данной проблемы. Я видела, как и Николай Дмитриевич хмурил брови и все чаще ходил задумчивый.

− Батюшка, матушка, − я поднялась на ноги. – Я приняла решение уехать из столицы.

За столом наступила тишина. Уже в который раз в этом доме. Отец даже положил вилку и с неверием уставился на меня. Вдруг он ослышался.

− Я устала от слухов. И раз моя свадьба сорвалась, то будет правильнее, если я проведу время с пользой и поеду, к примеру, учиться. Всяко лучше, чем ловить на себе сочувствующие взгляды и немые вопросы. Заодно и обсуждать перестанут, и вам спокойнее жить.

Николай Дмитриевич почесал затылок. Матушка молчала, как всегда, обдумывая мои слова и мысленно предполагая разные варианты развития событий. Елизавета Александровна никогда не спешила вставить свое слово.