Старик встал.

– Погодь, лейтенант, чего горячку пороть? – свойски спросил Гром. – Сядь с нами, выпей за товарищей погибших.

– Не пью, – холодно ответил он. – Особенно когда ждет командир дивизии.

– Ну, а мы выпьем. – Гром потянулся к стаканчику. – За победу!

Лейтенант усмехнулся:

– Выпить – дело нехитрое. Даже за победу. А автоматов у вас больше, чем во всей нашей дивизии, как погляжу. Стреляют?

Он круто повернулся и вышел.

«Интересно, зачем я понадобился комдиву? – думал Старик, шагая вслед за своим провожатым. – Может, хочет какую помощь предложить?»

Это единственное пришедшее на ум предположение показалось сомнительным, хотя он еще не набрал опыта, чтобы убедиться: начальство никогда не предлагает помощь, да еще по собственной инициативе, наоборот – норовит выжать из тебя все что только можно, а зачастую – и чего нельзя. Да и вид у пригожего лейтенанта был не особо доброжелательным, а это косвенно свидетельствовало о настроении комдива.

Штаб располагался в неказистой избе с закрытыми почему-то ставнями. У стены тарахтел дизель, черный кабель вползал в свежую щель между бревнами. Часовой на крыльце неодобрительно осмотрел Старика и заступил было дорогу, но потом глянул на лейтенанта и шагнул в сторону. Старик и сопровождающий миновали просторные сени, где бубнила рация и толклись штабные офицеры, комнату, в которой небритый капитан в круглых очках рассчитывал что-то на крупномасштабной карте, наконец лейтенант, постучавшись, открыл последнюю дверь, коротко доложил:

– Привел, товарищ комдив! – и пропустил Старика впереди себя.

Командир дивизии в мятой, внакидку, шинели сидел за столом и, явно не ощущая вкуса, хлебал деревянной ложкой борщ из глубокой фаянсовой тарелки. У него был вид смертельно уставшего и безразличного ко всему человека.

– Командир специальной группы отдельного отряда особого назначения НКВД СССР сержант госбезопасности Сизов!

Старику показалось, что лейтенант за спиной хмыкнул. Спецзвания ГБ на три ступени превышали армейские, и общевойсковики относились к этому ревниво, хотя в обычных условиях своего отношения никогда не высказывали.

– Возьмете полуторку и под командованием капитана Петрова через тридцать минут выедете на операцию, – не отрываясь от борща, тихим, монотонным голосом сказал комдив. – Боевая задача: освободить от фашистов город Светловск. Выполняйте!

Старику показалось, что или он сам, или комдив сошел с ума.

– В группе осталось десять бойцов… Остальные…

– Не рассуждать! – рявкнул комдив. И прежним монотонным тоном добавил: – Оружие, раненых и убитых сдать начбою.

Старик расправил плечи. Под сердцем шевельнулось чувство, которое впоследствии бросало его на колючую проволоку, минное поле, штыки, стволы автоматов и пистолетов с неукротимой неистовостью, позволяющей всегда достигать своей цели.

– Моя группа выполняет специальное задание и подчиняется только НКВД СССР! Комдив поднял голову. Глаза его ничего не выражали, как будто он был мертв.

– Расстрелять! – без выражения сказал он и снова наклонился к тарелке.

– Есть! – четко прозвучало за спиной, и тут же последовал окрик: – Пошел!

Пригожий лейтенант схватил Старика за ворот и рывком выдернул из комнаты. Если бы это произошло в сорок четвертом или даже в сорок третьем, Старик скорее всего разделался бы и с лейтенантом, и с комдивом, и со всяким, кто встал на пути, – импульсивно, ничего не взвешивая и не задумываясь о последствиях. Но сейчас то чувство, которое и сделает его знаменитым Стариком, а впоследствии – Сыскной машиной, еще не успело окрепнуть и заматереть, потому он подчинился и пошел к выходу, ощущая через пальто упершийся в спину дульный срез нагана.