– За Алексея Андреевича!

С суровой сосредоточенностью все истово, будто оказывая помощь попавшему в беду товарищу, выпили до дна.

Крылов поставил на стол чуть пригубленную рюмку, поймал осуждающий взгляд Кизирова и принял его, увидел мелькнувшую искорку узнавания, которая тут же потухла: где уж там – мимолетная встреча в коридорах отдела, вот Волошина он бы узнал… И все же что-то удержало негласного тамаду от готового сорваться замечания, он отвернулся и принялся за бутерброд с икрой.

Строгость момента прошла, снова ели, добродушно улыбались, разговаривали.

– …с моего номера ничего не видно, тем более туман, ну, думаю, зря все, расслабился, а он как раз на меня и вышел…

Начинающий полнеть парень с развитыми надбровными дугами и носом бывшего боксера вскинул воображаемое ружье, и жест получился убедительнее, чем его недавние рассуждения о сюрреализме Сальвадора Дали.

– Ты, Орех, не первый раз засыпаешь, – хохотнул гориллообразный Рогальский и угодливо добавил: – Хорошо, что Иван Варфоломеевич не дремал, – ушел бы зверь!

– …Никогда не подумаешь, что из воска! В зале ужасов – мороз по коже, одна из нашей группы чуть в обморок не упала!

Элизабет повернулась к Рите, в мочке уха вспыхнула сине-зеленая искра, Крылов перехватил жадный взгляд Ореха.

– Вы были в Англии? А во Франции? Где же вы были? Ну что вы, обязательно поезжайте! Париж, Эйфелева башня – на фотографиях совсем не то…

– …Зауэр «три кольца» лучше, тут меня никто не переубедит…

Крылову казалось, что все разговоры нарочиты и призваны создать некий уровень, отвечающий представлению собравшихся об атмосфере светского общения.

Но все их старания изобразить если не интеллектуальную элиту, то по крайней мере достаточно близкий к ней круг были напрасны. Хотя Крылов мог поклясться, что сами они этого не понимают и любуются собой: умными, развитыми, осведомленными о вещах, недоступных всяким середнячкам. Но разве может напыжившаяся кошка выдать себя за тигра?

– Первый раз попала в избранное общество, все такие умные, культурные. – Приняв молчаливость Крылова за смущение, Надежда почувствовала в нем родственную душу, а выпитый коньяк способствовал доверительности и откровенности. – Мы люди простые – я в магазине, муж слесарем…

Она вдруг осеклась, будто сболтнула лишнее, даже испуг метнулся в глазах:

– В таких домах никогда не бывала, вот и сижу как дура… Когда кругом незнакомые и сказать нечего, каждый себя дураком почувствует, правда ведь?

– Как же оказались у незнакомых? – нехотя ответил не расположенный к беседе Крылов.

– Галину знаю, доставала ей кое-что: сапоги, пиджак кожаный…

– Наденька, милая, мне тоже сапоги позарез нужны! – перегнулась через Крылова, щекоча лицо густо надушенными волосами, Вика. – Зима на носу, а я разута, сделай, век не забуду! Что надо – с меня!

Надежда выпрямилась, ощутив привычную почву под ногами, – куда девалась сконфуженность!

– Приходи в универмаг, пятая секция, спросишь Толстошееву, – с достоинством ответствовала она. – Мы хоть и не начальники, но тоже кое-что можем!

– Поменяемся местами? – возбужденно попросила Вика, переставляя тарелки. – Хочу выпить с подругой. А пальто с ламой сейчас есть?

Крылов пересел, оказавшись рядом с Рогальским.

– Все кричат: «Ах, какой спектакль!», билетов не достать, по четвертаку продают, ну, купил – чепуха на постном масле…

– Ты не прав, Ромик, надо воспитывать вкус, чаще бывать в театрах, постепенно начнешь понимать… – втолковывал Семен Федотович.

Они продолжали пыжиться. Но запал скоро пройдет, иссякнет запас умных слов, а выпитое спиртное довершит дело, и вечеринка войдет в привычное русло, когда сразу станет видно, кто есть кто.