Капля холодного пота потекла по спине. Я — тот самый оставшийся?

— Вы показали высокий уровень стойкости и Силы, князь. Мы давно наблюдаем за вами. С вашими возможностями вы могли бы войти в Совет.

Ворон встает прямо передо мной и теперь я вынужден посмотреть на него. Кажется, что на меня упала гора. Тяжесть на плечах увеличилась вдвое, втрое... Не знаю... Невыносимо! Мой хребет застонал под давлением. Больше всего мне хочется упасть, сжаться, свернуться в комок. Голова раскалывается на части, трещит, как грецкий орех, который сжимают железные клещи, и я невольно хочу поднять руки и сжать виски. Нет... Я хочу вырвать голову! Щит... Щит! Там под щитом я, Катя, наш ребенок. Покров! Тьма накрывает мою память бархатным плотным покровом, закрывая каждый бугорок, каждую впадину.

— Ваша стойкость, как и верность вашей спутнице впечатляют.

Тяжесть ослабевает так резко, что я пошатнулся. Они закончили.

— Раз вы не собираетесь поддаваться на внушение, советуем вам серьезно подумать о перспективах стоящих перед вами вариантов, — замечают мне почти ласково. — Чистого неба и попутного ветра, князь Наяр.

Когда они улетают, я падаю, ощущая во рту металлический привкус собственной крови.

4. Глава 4. Эх, Вороны

Катя

Несколько часов я пыталась вязать. Надо отметить, что я типичная горожанка, высшая точка рукоделия для которой заключается в разрезании вещи вдоль, поперек или пополам, в надежде, что так станет лучше. Знаю, это очень оптимистичная надежда. Так и я — оптимист.

У нас нет проблем с одеждой. Конечно, в горах не существует магазинов готового платья, однако на заказ можно сшить что угодно. В небольшом поселке, где живут простые и ведающие вороны, водятся прекрасные рукодельницы, которые шьют, вяжут, делают украшения, посуду... Можно заказать что угодно! Но неделю назад я вознамерилась собственноручно связать своему будущему вороненку мягкие домашние пинеточки.

Мне виделось это так: я вяжу, часами накачивая изделие материнской любовью, потом надеваю пинетки на крохотные ножки и мой ребенок — сынок или дочка — чувствует мою заботу. И вообще, до краев заполненные любовью пинетки его хранят от вирусов и невзгод, а потом мы храним их в сундуке... вечно. И по праздникам достаем, восклицая: «А вот твоя первая обувь! Мама сделала!»

На деле все шло немного не по плану. Для моего незамутненного рукоделием разума все эти столбики с накидом, без накида, убавками и прибавками оказались задачкой похлеще высшей математики. Добавим ко всему деревянные руки, которые отказывались подчиняться, не забудем про сниженное количество моего терпения и получим...

— Хаос во плоти, — ухмыльнулась Джа, осмотрев мою первую работу. Пинетка получилась уникальной, узкой, длинной и как бы... слегка смещенной в пространстве. Большой палец Яра в нее бы поместился, а может утиная лапка. Ножка младенца? Не знаю... Может если... натянуть.

«Пинетка Пикассо», — не обратив внимания на реплику бабули, я наклонила голову, любуясь творением. Джа поймала мой лучащийся восторгом взгляд и фыркнула.

— Распускай свою пикасу, — уверенно скомандовала она, услышав, но не распознав фамилию известного художника. — И еще пробуй. Тут практика нужна.

— Не распущу! Он же первый! — я прижала свое кривенькое творение к груди, не намереваясь отдавать малыша злой ведьме. — Я другой попробую.

«А этот мы будем хранить как первый».

Сегодня я пробовала вязать второй раз. Вязала, чертыхалась, распускала и начинала снова. Пробовала, пробовала, пробовала до тех пор, пока не поняла: я в полнейшем раздрае и единственное сейчас, что у меня получается — накручивать не петли, а себя. Тогда я закончила вязать и принялась ждать Яра. Надежный, логичный и невозмутимый Ворон всегда находил слова, чтобы меня успокоить.