— Травы собирала, да вон на том поганом корне поскользнулась. Глаза уже не те. Да и ноги тоже, — вздыхает бабуля, а у меня сердце рвется.

Кто же отпустил ее одну? Неужели молодых не нашлось, чтобы в лес сходить?

— Нет у меня никого, — вздыхает она, будто мысли прочитав. — Брат был, а теперь все сама.

Песель лает, напоминая, что я не поболтать сюда была приглашена, а помочь. Этим и спешу заняться. Бабуля совсем уставшая, ей нужно скорее в безопасное уютное место. Сколько часов она тут не ела, не пила?

Вода у старушки находится, и пока она пьет, я спешу сделать тугую повязку на ее ноге из ее же платка. Мы даже пробуем встать, но идти у нее не получается.

— Забирайтесь мне на спину, — говорю я ей, но сама чуть ли не падаю, едва сделав шаг. Слишком тяжело.

И как же нам быть?

— Ты девочка, лучше в город пойди, да помощь позови, — предлагает мне старушка, но согласиться с ней не могу.

В лесу адреса нет, чтобы сказать, где бабулю искать. Да и я могу сто раз заблудиться, пока этот город ищу. Разве, что с песелем пойти.

Но вдруг на нее зверь тут нападет, пока мы ходим? Опасно!

— Я вас не оставлю тут одну! — наотрез отказываюсь я и принимаюсь осматриваться в поисках того, чем можно исправить ситуацию.

Веток целая тьма. Жаль не еловые, но эти тоже вполне сойдут. Главное погуще наломать.

— Ты чего это удумала? — пугается бабуля, когда я собираю целую “перину”.

— Это называется носилки-волокуши. Немного будет трясти, зато все вместе будем, — говорю ей, вытирая пот со лба. Боги, как же горят пальцы, но жаловаться нельзя. Работать надо.

— Вот бы еще найти чем их перевязать, — рассуждаю я вслух.

— Подойдет? — достает старушка бечевку из узелка, и я, обрадовавшись, тут же принимаюсь за дело.

В спешке царапаю пальцы, но стиснув зубы, работаю дальше. Надо торопиться, пока солнце не село.

— Ты, дружок, мне поможешь, — решаю я, глядя на пса, и зазываю его в самодельную упряжку. А саму бабулю на ветки определяю.

— Тяжело тебе будет, — вздыхает она.

— Ни капельки, — заверяю я, доводя до ума свое нехитрое изобретение, и уже спустя пять минут мы отправляемся в путь.

Веревка впивается в руки и плечи, ноги дрожат от усталости, но я стараюсь не подать и виду, чтобы старушка не беспокоилась за зря. Она говорила, что город в двадцати минутах ходьбы, а мы идем уже второй час.

Туфли натерли мозоли, но я не сдаюсь. Даже присесть себе не позволяю. Уже смеркается, а ночью в лесу будет еще опаснее. Надо спешить.

Шаг, еще один шаг. Кажется, что я сейчас сама богу душу отдам, и тут песель радостно лает, а я чуть ли не со слезами радости смотрю на желтые огоньки в окнах далеких домов.

Пришли! Мы пришли!

От радости, хочется броситься к людям, будто совсем одичала.

— Останови извозчика, — просит меня бабуля, и моя радость тут же улетучивается, а сердце падает в пятки.

Вдруг меня тут разыскивают как опасную беглую преступницу? Вдруг мои портреты уже по всему городу?

А я ведь решила, что если кому и сдамся то тому гаду-жениху. А если поймают, то в любые гадкие руки могут меня передать, и тогда….

Даже думать об этом не хочу!

В панике делаю шаг назад, но застываю. Смотрю на бабулю, которой срочно нужен нормальный уход, и сердце рвется в клочья.

Смачиваю водой из фляжки землю, пачкаю в ней руки, а затем размазываю по лицу, чтобы не узнали.

— Ты чего это, доченька? — пугается бабуля.

— Я вам потом объясню, — шепчу ей, и машу мимо проезжающей повозке.

Она останавливается, поскрипывая старыми колесами, а высоченный угрюмый кучер соизмеряет нас брезгливым взглядом.