А сама Стешка изменилась мало. Конечно, она стала взрослой женщиной, но её вполне можно было узнать. Да, и её лицо покрылось морщинками, но далеко не такими глубокими, как у меня. Да, и её волосы, наверное, тронула седина, но этого не было видно.

У Стешки была аккуратная модная укладка и искусно подкрашенные волосы, совсем как натуральные. Да и фигура осталась почти такая же. В общем, я сразу узнала свою подружку молодости в этой женщине, растерянно замершей на моём пороге.

Но Стешка проявила себя молодцом. Она довольно быстро взяла себя в руки. Присела перед моей Ниночкой и приветливо спросила, как её зовут. Ниночка сначала набычилась, а когда Стешка ласково прикоснулась к ней, завыла басовито, неуклюже вывернулась и убежала, переваливаясь на своих слабых ножках. Спряталась за шкаф и выглядывала оттуда, как маленький несуразный зверёк.

Стешка сделала вид, что ничего такого не произошло, подошла ко мне и обняла. Мы заплакали обе. Всё же наша молодость вдруг вспомнилась нам. И наша дружба тоже вспомнилась.

Потом, когда мы обе успокоились и пили чай с принесённым Стешкой тортом, я спросила, не знает ли Стешка, как сейчас поживает Митя. Ну, Митя, тот самый…

«Как, ты разве не знаешь, Клавка, - округлила глаза Стешка, - так он же умер давно, ещё когда ты в Германии была…»

«Ты что говоришь такое, Стешка?» - непослушными губами переспросила я.

«Так у него же с войны раны были. Вот от них и умер. Его соседи по коммуналке нашли. Потом ещё ругались долго, кто его комнату займёт…» - безразлично-спокойно объяснила Стешка, шумно прихлёбывая чай.

Секунду я смотрю на свою постаревшую подругу, как она пьёт чай, манерно оттопырив мизинец, как откусывает торт. А потом… Потом я дикой кошкой кидаюсь на неё и кричу, срывая голос, что она всё врёт! Врёт! Врёт! Врёт!

Басовито трубит Ниночка, истошно визжит Стешка, стучат в стенку соседи. Это всё проходит фоном для меня. Я знаю, Стёшка врёт! И за это я хочу убить Стешку!

Стешка вырывается, бежит к двери, вылетает наружу. На площадке столпились соседи, Стешка прячется за кого-то из них. Я кидаюсь на соседей, я хочу убить их всех! Я вою раненым зверем и брызгаю слюной, я больше не слышу ничьих криков за своим собственным.

Потом откуда-то берутся люди в белых халатах. Мне больно вонзают в руку иглу, и я кулем оседаю на холодный пол лестничной площадки…

19. глава 18

Клавдия

«Мы уже давно замечали за ней… Она давно уже с приветом…» - слышу я голоса соседей. Я хочу кинуться на них, убить их! Но не могу. Моё тело больше не принадлежит мне. «Аааа! Аааа! Аааа! - бьёт в уши басовитый крик Ниночки. - Аааа! Аааа! Аааа…»

Я пытаюсь подняться, я пытаюсь сказать, что Ниночка не сможет без меня. Но язык мой словно отсох, а тело моё не слушается меня, и в мозгу моём отчаянно пульсирует лишь одно слово: «Митя. Митя. Миииитя…»

Потом я чувствую уличную прохладу. Почему я оказалась на улице… Ааа, меня несут, меня волокут… Кидают в железную клетку машины, словно я шелудивый щенок…

Потом я лежу на холодном дерматине, скрючившись и прислонившись к нему щекой. Машина едет, её трясёт, и меня трясёт на узкой дерматиновой лавке. Моя голова трясётся в такт с машиной, а колёса выстукивают и выстукивают в бредовом дурном ритме, словно припев: «Ми-тя, Ми-тя, Ми-тя…»

Митя. Митя. Митя… Кто это, Митя? Кто это…

Меня вновь тащат куда-то, подгоняя чуть ли не пинками… Кидают прямо на облупленный дощатый пол… Я встряхиваюсь и выгибаюсь дугой как рыба, которую поймали и выбросили на берег. Ах, как же я хочу встать на ноги и кинуться вон на того, в белом халате, ах… Тут их больше стало, этих, в белых халатах. Говорят, говорят между собой о чём-то… Голоса проносятся мимо, догоняя друг друга…