Но что такое один день в неделю? Что такое… Ничего, если все оставшиеся дни Ниночка сидит без движения в бабкиной квартире… Бабка не обращает на мою Ниночку никакого внимания. Ниночка просто сидит там на потёртом стуле и смотрит в окно. Ждёт меня.
Ох… Я честно стараюсь в единственный свой выходной развивать свою доченьку. Я честно пытаюсь научить её хоть чему-то. Хотя и не очень понимаю, зачем. Зачем?! Моя девочка никогда не выплывет, ей всегда будет нужен опекун, всегда. Всегда!
Но я всё равно с маниакальным упорством показываю ей буквы, я складываю с ней один плюс один сотни раз! Аааа! Я читаю ей без конца книжку детских рассказов… Ниночка устаёт быстро, быстро теряет интерес, а потом, уставшая, начинает плакать. Вернее, не плакать, а реветь басом… В мою стенку гулко начинают стучать соседи… Ад. Это ад на земле… Я попала в ад на земле, и нет ему ни конца и ни края…
Как это ни странно, как это ни интересно, единственное, что поддерживает меня на плаву, единственное, что не даёт мне самой погрузиться в пучину безумия, единственное, что даёт мне хоть какую-то разрядку, это вечерами, когда Ниночка засыпает, я урываю несколько минут на то, чтобы, включив ночник, немного почитать работы Ленина…
Да, я ведь учитель истории и знать работы Ленина моя профессиональная обязанность. Я читаю и перечитываю потрёпанный томик, в который раз поражаясь ясности мысли вождя мирового пролетариата… А может быть, я просто начинаю сходить с ума…
18. глава 17
Клавдия
Есть и ещё одно, помимо работ Ленина, что держит меня на плаву, словно плот из последних соломинок посреди бурного моря…
Митя... Мысли о Мите, воспоминания о нашей единственной ночи… О том, как я первый раз увидела его. И какой он был тогда… Митя… То, что он где-то там, в моём родном городе, живёт и ходит по этой земле. О, Митя… Нет, я ни разу не вспомнила его таким, каким видела в последний раз. Жалким и сломанным. Нет! Только наша первая встреча. Только наша первая ночь.
Я не знала, как Митя жил все эти годы. Да и не у кого мне было узнать. Мать не знала толком, кто он и что. Может, что-то о Мите знала Стешка, но Стешку я попросила никогда не упоминать о нём, никогда. Стешка и не упоминала.
Мы иногда переписывались с ней. У Стешки всё сложилось вполне благополучно. Она вышла замуж за какого-то неинтересного работягу. Родила от него дочь и сына. Присылала мне их фотографии. Обычные, неинтересные и некрасивые дети. О моей беде Стешка ничего не знала. Знала только, что я родила дочку.
Мы с ней не виделись много лет, со Стешкой. До того момента, как она прислала мне письмо, где делилась тем, что в её школе, где она трудилась, Стешке выделили путёвку по профсоюзной линии, экскурсию по городам-героям Советского Союза, и что Стешка будет в моём городе целых два дня.
Стешка очень радовалась и рвалась повидаться со мной. Рвалась повидаться, наговориться за все эти годы. И повидать наконец мою дочку. Ниночку. Стешка знала лишь имя моей девочки. Больше ничего. Как ни просила Стешка, я так и не прислала ей фото Ниночки.
Да у меня его и не было, фото. Я не фотографировала Ниночку, и не фотографировалась сама. Я… Я постарела очень. Каждый год, проведённый с Ниночкой, стоил мне десяти. Я… Я стала вся седая. Моя некогда гладкая кожа покрылась безобразными морщинами. Очень быстро покрылась.
Ещё я почему-то очень поправилась, не знаю, почему. Другими словами, меня было не узнать. Стешка и не узнала, потрясённо замерев на моём пороге. «Клавка… - растерянно сказала она, - это ты, что ли…» А потом Стешка увидела Ниночку и приложила руку ко рту, чтобы сдержать потрясённый вскрик.