Не знаю, что он там думал, да и знать не хочу. Я рассматривала его как племенного жеребца для норовистой кобылки. Для меня. И он свою задачу выполнил! Моё изголодавшееся по материнству тело откликнулось в первый же месяц. Я сообщила об этом ему. Диме.

Дима… Ну, Дима отнёсся к этой новости достаточно по-человечески. Сначала страшно удивился. Потом пожал плечами и сказал, что я всегда могу рассчитывать на его помощь. Правда, только в денежном выражении.

Ведь Дима был женат. На дочке секретаря горкома. И уже имел троих детей. Супруга его, будучи женщиной мудрой, закрывала глаза на его связи на стороне. И Дима пел, пел соловьём в городском оперном театре, загребая себе лучшие партии. Не потому, что был самым талантливым, хотя и талант имел место.

А потому, что у него был всемогущий тесть. Который и сам любил заводить интрижки на стороне. Димина тёща тоже была женщиной мудрой, а посему их семейство процветало. И покрывало тот факт, что время от времени Дима уходил в глубокие запои.

Его откачивали смесью дефицитных сильнодействующих лекарств. И Дима вновь выходил на сцену. И заливался соловьём, и заводил интрижки, сопровождаемые роскошными букетами роз…

Конечно же, в запои Диме было позволено уходить лишь после того, как его трое детей появились на свет. До этого же перед зачатием каждого ребёнка как минимум по полгода Дима находился в железных руках и под бдительным присмотром тестя, тёщи, жены, сестры жены, матери тёщи… Это семейство хотело иметь только здоровых наследников.

Почему они все терпели и так возились с Димой? Как я уже упоминала, он был красив, обаятелен, талантлив. Его жена просто любила его. Но детей хотела только здоровых…

Излишне говорить, что об этой Диминой особенности я не имела ни малейшего понятия. Ни малейшего…

Я видела лишь красивого мужчину, у которого уже был выводок здоровых крикливых детей…

В школе, где я работала, коллеги отнеслись к моему интересному положению очень тепло. Мне надарили милых одёжек для малышей. А перед самыми родами привезли ко мне домой кроватку и коляску. Я была тронута до глубины души. Да, коллеги меня любили. «Вы у нас как солнышко, Клавдия Алексеевна», - говорили они…

В роддоме, куда я легла заранее, в моей карте было написано «пожилая старородящая».

Роды, как ни странно, дались мне легко. «Надо же, родила как кошка», - слышала я шепотки нянечек. Мне не было дела до них! Я любовалась своей крохотной дочкой! Ниночка. Я назову её Ниночкой, сразу же решила я. Ниночка была и правда крохотной. Хотя и доношенной.

Моя доченька была заметно меньше других детей, которых приносили кормить в нашу общую палату. «Чтой-то она у Вас крохотная такая…» - говорили мне другие мамаши, молодые девчонки с активно сосущими грудь младенцами на руках.

Ниночка грудь брать не хотела. Мой сочащийся молоком сосок вываливался из её вялого ротика, брызгая молоком на мучнистое личико с закрытыми глазками. «Почему она не открывает глаза?» - спрашивала я у врачей.

«Ничего страшного. Так бывает. Откроет ещё, не волнуйтесь, мамаша», - отвечали, почему-то пряча глаза, врачи.

К тому моменту я уже знала, что со здоровьем у Димы есть нюансы. Это вышло случайно, как всегда и бывает. На последних месяцах беременности я как-то раз разговорилась с нашей общей знакомой. И та, не ведая, от кого у меня вырос живот, в качестве забавности и рассказала о Диме из оперных… У меня тогда скрутило живот от ужаса.

Но всё обошлось. Ниночка держалась в моём теле крепко. Крепко. Она хотела жить. И она родилась. Ниночка родилась. Дима прислал мне в роддом огромный букет кроваво-красных роз. Больше я его никогда не видела. Он исчез из моей жизни как не бывало…