Присев, принимаюсь как можно быстрей складывать учебники обратно в порванный рюкзак.

Михаил Николаевич всё это время продолжает хранить молчание. Я чувствую его взгляд на себе, но до последнего не решаюсь ответить на него. Собрав всё, что вывалилось, я наконец-то сажусь на стул, а рюкзак оставляю у своих ног.

Сердце продолжает беспокойно колотиться, но внешне я изо всех сил стараюсь выглядеть настолько спокойной, насколько это вообще возможно в нынешней ситуации.

Михаил Николаевич задумчиво рассматривает меня, но его взгляд не такой неприятный, как взгляд Шраменко. Наверное, это связано с тем, что Барон не насмехается надо мной и вообще не собирается этим заниматься.

— У тебя есть ровно пять минут, — предупреждает он и откидывается на спинку кожаного кресла.

Сейчас мой выход. Проглотив несуществующую слюну, я сжимаю руки в кулаки и быстро начинаю излагать цель своего визита:

— Мой парень работал у вас автомехаником. Два года работал. Мы оба из детдома. Нам говорили, что вы можете помочь с работой. И вы помогли. За что мы вам очень-очень благодарны. Всё было хорошо. А затем… Затем Даня на днях сказал, что вы его уволили. Я учусь и пока еще не работаю. У нас теперь, кроме моей стипендии, нет больше денег. Я… Я хотела бы узнать, почему Даню уволили и… и можно ли как-то исправить ситуацию? — я резко замолкаю, переводя дыхание. Щеки мне кажутся не просто горячими, а раскалёнными.

Отделаться от чувства, что я круглая дура не получается. Шраменко теперь что-то читает у себя в телефоне и не обращает на нас никакого внимания. От этого становится немного легче, но Михаил Николаевич… Он своим спокойствием и молчаливостью лишь сильнее пугает. О чем он думает? Поможет ли? Мне так страшно. Но я держусь.

— Фамилия? — почему-то этот грудной голос возбуждает во мне странную реакцию.

Ее сложно описать, но она очень приятна мне. Я никогда прежде не слышала такого голоса. Всю свою сознательную жизнь я провела среди одногодок. А у мальчиков нет такого тембра и такой холодной сдержанности тоже нет. Тот же Даня всегда любит дурачиться и редко соглашается на какой-нибудь серьезный разговор.

— Моя? — неуверенно переспрашиваю.

— Парня твоего, — темные брови Михаила Николаевича немного хмурятся.

— Карпов… Даня… Даниил Карпов, — я сильней сжимаю руки в кулаки, мысленно ругая себя за то, что никак не могу подавить собственное волнение.

Взгляд Михаила Николаевича начинает медленно меняться. На дне темно-карих глаз вспыхивает раздражение. Мужчина смотрит на меня так, словно я вдруг превратилась в какое-нибудь отвратительное на вид насекомое.

Голос разума вновь эхом звенит у меня в голове: «Тебе не следовало сюда приходить». Я искренне не понимаю, в чем причина такой резкой перемены в настроении Барона.

Михаил Николаевич выпрямляется и наклоняется чуть вперед. Благо нас разделяет широкий письменный стол, иначе… Это всё равно не мешает сердитому тяжелому взгляду заглянуть мне прямо в глаза. Я застываю на своем месте, чувствуя лишь то, как пальцы на руках начинают неметь, настолько сильно я их вжала в ладони.

— Ты его девка?

— Да, — мой ответ больше похож на писк.

— Собирай свои манатки, — Барон мельком смотрит на мой несчастный старый рюкзак, — и проваливай нахуй. Передай своему… парню, — Михаил Николаевич явно хочет выразиться иначе, жестче, — пусть спасибо скажет, что я его яйца с корнями не выдрал.

Шраменко снова издает короткий смешок, но встревать в разговор не спешит.

— Что? Но почему? — мой шок настолько ошеломляющий, что я даже не могу сформулировать четкий вопрос.