Я оглядываюсь в поисках путей отступления: главный вход, он же выход не вариант, его, словно церберы, сторожат прихвостни Аида, есть вариант с кухней, — приходит в голову мысль. Нужно всего-то преодолеть расстояние в несколько столов, но мое, такое «удачное» платье-русалка, вообще никак не вписывается в только что придуманный мной сценарий побега, потому что мой побег будет больше поход на неуклюжие движения беременной самки тюленя. Я еще прикидываю варианты: материал платья довольно тонкий и если резко дернуть, то оно вполне себе может разойтись по швам. Вырез обеспечит свободу движениям.

— Василиса, давайте не будем усложнять, — этот человек, точно читая мои мысли, ускоряет шаг.

А потом, видимо, по взгляду моему понимает, что без боя я ему ни черта не сдамся, пусть выкусит, пес блудливый, дырку от бублика его хозяин получит, а не меня. И я почти ликую, потому что Аид медлит какую-то долю секунды, но вопреки всем моим ожиданиям, он вдруг останавливается в паре метров от меня, поворачивается к одному из своих приспешников, цепляет его внимание и совершенно неожиданно переводит взгляд на стоящую неподалеку, замершую, словно статуя, официантку.

Мужчина кивает и без слов двигается к девушке, и я понимаю, насколько все серьезно. Я перестаю дышать, понимая, что сейчас может пострадать в общем-то невинный человек, оказавшийся не в том место, не в то время. Весь мой воинственный настрой пропадает, как только приходит понимание и Аид это, конечно, замечает. Едва заметная усмешка касается уголка его губ, когда он видит в моем взгляде полную капитуляцию.

— Я пойду сама, — подхожу ближе к мужчине, чтобы слышал только он. Я оборачиваюсь, смотрю на Игоря, покрасневшего и выглядящего так, словно сейчас сознание потеряет, а может и вовсе Богу душу отдаст, на Славу, который только смотрит куда-то сквозь меня и взгляд у него нечитаемый совершенно, на родственников его, которые истуканами застыли на своих местах и понимаю, что никто не рискнет вмешиваться.

А еще я понимаю, что, если не придумаю, как выбраться, как вернуть все на свои места, моей маме никто не поможет. Игорь явно зол, и по его поведению я давно поняла, что выгода у него явно не маленькая и сейчас он ее теряет, а значит отыграться может в любой момент. Плевать ему будет на то, что я не виновата, что вообще не знаю, какого черта происходит.

— Прошу, — Аид делает жест рукой, мол, дамы вперед и идет следом за мной, шаг в шаг, словно опасаясь, что я сорвусь в последний момент. Я выхожу из зала в сопровождении парней в белых костюмах, и что за пунктик такой, прохожу чередой длинных узких коридоров, ведущих в холл и уже спустя несколько минут оказываюсь за пределами здания гостиницы. Недалеко от входа стоят уже знакомые черные «танки». — По мере приближения к машинам, оглядываюсь, так и не подавив в себе желание бежать, но Аид словно уловив мой изменившийся настрой, предусмотрительно берет меня за локоть и ведет к автомобилю.

— Вы не понимаете, что сейчас натворили, вы человека убили, — произношу, отвернувшись к окну, когда машина трогается с места.

Аид ничего не отвечает, смотрит вперед, на лице ни единой эмоции, будто со стеной говорю. Смотрю на него, ища в его жестах, мимике, хоть какой-то намек на причины сегодняшнего происшествия и ничего не нахожу. Я должна бежать, должна что-то придумать, потому что теперь мама, возможно, в опасности.

Какая у меня есть фора? Сколько? И есть ли вообще. Игорю ведь необязательно делать что-то собственноручно, у него люди в подчинении есть. Я не знала, как он поступит, что предпримет, но была уверенна в том, что этот человек подобное просто так не спустит. И судя по тому, что при слове «Граф» он приобрел оттенок окружавших его стен, спускать пар он будет явно не на виновном, отыгрываться он будет на тех, кто не сможет нанести ответный удар.