Он пробрался через заднюю дверь и вошел в гостиную, где в окружении женщин сидела за накрытым столом его бывшая жена. В отличие от всех остальных, она сразу поняла, кто стоит перед ней.

– Зачем ты вышел из могилы, Лейзер? – завопила она, трясясь от страха. – Чем тебе не угодил мой мальчик?!

– Какое мне дело до твоего мамзера, – рявкнул Лейзер, подходя к Тойбе. – А вот ты, зачем ты вышла замуж при живом муже?!

– Каком еще живом! – вскричала Тойбе. – Ты умер, ты мертвый!

– Сейчас я тебе покажу, какой я мертвый! – возопил Лейзер, привычным движением срывая платок с головы Тойбе. Он вытянул руку, чтобы вцепиться ей в волосы, но бедняжка ойкнула, побледнела и, закатив глаза, упала лицом в кугл. Женщины завыли от ужаса, как собаки ночью перед домом покойника.

Умерла Тойбе. Да, умерла от страха. Кто не умрет, когда из могилы выходит покойник с зеленым лицом и красными глазами и тянет к тебе скрюченные пальцы?

– Вы что, с ума все посходили? – орал Лейзер, нимало не смущаясь покойницы. – Ошибка вышла, я письмо ребе Михла другому нищему передал, вот он-то и умер, а я жив.

Женщины, содрогаясь от страха, подняли Тойбе, осторожно, словно боясь разбудить, перенесли в спальню и уложили на постель.

Лейзер загородил дверь, не давая никому выйти из дома, и потребовал вызвать ребе Михла.

– Пусть он прямо здесь и немедленно проведет опознание! Я это, я, что вы скулите, дуры?!

Пришел ребе Михл. Оглядел комнату и велел:

– Ну-ка, все в гостиную, оставьте нас наедине в спальне.

– Ребе Михл, неужели вы меня не узнаете? – вскричал Лейзер, когда женщины вышли из комнаты.

– Узнаю, как не узнать. Расскажи-ка, что с тобой произошло.

Лейзер сбивчиво пустился в повествование. Ему очень не нравились ни грозно сведенные брови ребе Михла, ни жесткая складка у рта. Никогда прежде раввин не разговаривал с Лейзером таким ледяным тоном.

– Я тебя предупреждал быть осторожнее с рекомендацией? – сказал ребе Михл, когда Лейзер завершил свой рассказ.

– Предупреждали, ваша правда. Но кто ж мог предположить, что такое случится?

Ребе Михл пожевал губами, холодно глядя на Лейзера.

– По нашим законам ты мертв. Как сказали мудрецы, нищий все равно что мертвый. И по законам справедливости тебе полагается лежать в могиле. Тебе, а не Тойбе.

Лейзер развел руками, мол, что я могу поделать, как получилось, так получилось.

– И быть по сему, – сурово произнес ребе Михл. – Я меняю твою душу на душу Тойбе.

Завертелось, закрутилось, понеслось огненное колесо, распахнулся черный полог – и оттуда выступил ангел с тысячью глаз, и каждый источал такой ужас, что Лейзер от испуга брякнулся на пол и отдал Богу свою душу, а Тойбе чихнула и открыла глаза.

Когда ребе Михл вместе с Тойбе вышли из спальни, женщины, остававшиеся в гостиной, заскулили и затряслись при виде ожившей покойницы.

– Вы что, – мягко спросил раввин, – обморока никогда не видели?

Его голос был столь безмятежен, что женщины сразу успокоились.

– Так это был всего лишь обморок? – спросила одна из них раввина. – А мы думали… а мы решили…

– Обморок, обморок, – заверил ребе Михл. – Оживлять мертвых я пока не научился. Правда, я пытаюсь – и, вполне вероятно, на следующей неделе уже смогу.

Все облегченно расхохотались, и раввин велел срочно приступать к церемонии, ведь до заката оставалось совсем немного, а после захода солнца обрезание не делают. Про странного нищего, называвшего себя покойным Лейзером, все почему-то забыли, словно невидимая рука стерла его из памяти.

На обрезание пригласили полгорода. Приглашенные разместиться в доме не могли, поэтому во дворе загодя установили столы и поставили лавки. Стояла ранняя осень, было уже свежо, на Курув опускались нежные сумерки. Лишь тот, кому довелось жить в Галиции, может оценить томительную сладость этих предвечерних часов.