— Привет, иц ми, – Макс заглянул  с глупой виноватой улыбкой. 

— Заходи, заходи, дорогой, – мама, секунду назад строгая, вдруг расцвела как от вселенского счастья, – Юлечка тебя заждалась! 

Да? 

Я прислушалась к своим ощущениям: ничего похожего на "заждалась" не нашла. 

Макс зашёл с цветами. С букетом "бабушкино счастье". Я увидела их и меня вдруг накрыла такая тяжёлая тоска…  Спазм сжал горло. 

Почему он покупает каждый раз эти икебанообрзные символы безвкусицы? Первые пару раз, – на заре наших отношений, –  я вежливо благодарила, но потом – потом я все уши ему прожужжала, что обожаю герберы. У меня зонт с герберами. У меня брошь-гербера. Это круглогодичные недорогие цветы. Почему он сейчас опять пришёл с веником, который я терпеть не могу? Неужели Макс  настолько игнорирует, всё, что я чувствую и говорю? 

Я и так ранюсь о всякую ерунду, а сейчас, в больнице, вообще стала как оголённый нерв. Да, да, конечно, дело, в этом. Не в Максе и цветах. 

Мама метнулась встречать Макса. Не удивилась бы, если  волшебным образом у неё в руках оказался свежеиспечённый  каравай – уж так она была рада дорогому гостю. Впрочем, она всегда его так встречает. 

—Боже, какие цветы, – замурлыкала мама, забирая букет и взглядом выискивая, куда его пристроить в палате. В утку, куда ещё, мам. В самую уткину печень воткни, а то что всё в мою да в мою…

— Юль, ну что, ты как? Палата классная, Макс осмотрелся, – телек, свой туалет, гостевой диванчик. Круто. Николай Петрович оплатил? 

— Да, он самый. Думает, что деньгами от совести откупится, – у мамы талант всё видеть в удобном для её точки зрения свете. 

— Ну и отлично. Деньги лишними не бывают. Глядишь и квартиру купит. 

— Ага, как же, купит он! – мама махнула рукой с таким возмущением, словно секунду назад не рассуждала про "откупается от совести". 

Я смотрела на неё, на Макса. Я и так нечасто и не слишком энергично с ними спорила, а сейчас, потеряв возможность говорить, я словно лучше увидела и услышала многие моменты. 

— Так, деточки, вы поворкуйте, а я схожу, поищу вазу, – мама выпорхнула из палаты. 

— Ну, ладно, Юль. Я рад, что ты в комфорте, всё хорошо. Поправляйся, давай. Я часто не смогу заходить, сама понимаешь: биржу надолго оставлять нельзя без внимания, – Макс неуклюже пожал плечами. 

"Макс, ты что такое говоришь?" – хотелось закричать мне. Но я молчала. Не гордо и не многозначительно. 

— Я, наверное, пойду. Но я рядом если что. На связи. 

Как же  отличалось его "рядом" от папиного. Макс откровенно сбежал… 

Слёзы сами потекли из моих глаз. 

Не успел парфюм Макса выветриться из помещения, как в палату залетела Маринка. 

— Лапуля моя, здравствуй, – нарушая все границы личного пространства, подруга кинулась ко мне с целовашками. Всегда меня поражала Маринкина способность быть органично приятно-бесцеремонной. 

— Ой, а что это за солёные щёчки? Что случилось?  Уж не Макс ли тебя расстроил? Попался мне навстречу. Весь из себя стремительный, – Маринка нахмурилась. – И не говори мне, что я к нему предвзято отношусь. Я к нему отношусь так, как надо! Ты мою точку зрения знаешь. 

Знаю. И не спорю. Только не потому, что не могу. Потому что согласна. 

— Ну что это за причина такая:  не жениться, потому что ещё не встали на ноги! – Маринка, с тех пор как эта тема у нас с Максом зазвучала, начала на него ворчать. – А как мы с Игорьком? Расписались, ушли к бабушке его жить. И ей радость, что не одна и нам свой угол. Зато вместе! А сейчас квартиру решили в ипотеку брать, так Зоя Алексеевна плачет, не поверишь! Не хочет нас отпускать. Вот думаем, теперь, как быть. – Маринка вздохнула. Бабушку мужа она любила как родную  и неожиданно возникшая проблема по расселению, разрывала ей сердце.