Иногда мне кажется, что ей просто нравится играть эту роль: оскорбленной на веки вечные бывшей супруги. Только в чём смысл, зачем… Не понимаю.

— Папа, – хмыкнула мама. – Разве отец тот, кто бросил, уехал и забыл? 

Мне безумно захотелось крикнуть : "Мам, ну что ты такое говоришь! Он уехал, когда я выросла более чем! И не бросил, и не забыл. И вообще - это только мне, его дочери, решать какой он отец. "

Но первым откликнулся  другой человек. 

— Наличие у дочери плохого папы, но отличного жениха – это, на мой взгляд, повод задуматься о том, где собака зарылась, - доктор улыбнулся маме, словно приглашая её сбавить пыл, но она не ответила взаимностью, стояла такая же демонстративно недовольная.

— Что ж, – продолжал врач, – наличие друзей, родственников и женихов, безусловно, не может не радовать, но может быть для разнообразия, коль уж мы в больнице, разрешите мне уделить внимания пациентке? 

О, а доктор мне, определённо, нравится всё больше. С юмором мужик. 

— Юлия Николаевна, как вы себя чувствуете? – Роберт Германович присел на стул рядом со мной, взял запястье, чтобы измерить пульс. При этом успевал пристально следить за моим взглядом. 

Никогда не понимала, как можно одновременно  измерять пульс и разговаривать с пациентом. 

Я хотела ответить доктору, что у меня всё хорошо, но не смогла. 

— Юлия Николаевна, вы меня слышите? – Говорить можете? – Роберт Германович понял, что я молчу не просто так. 

Я слышала, но сказать что-то в ответ у меня не получилось. 

Я молчала. 

Во взгляде врача появилось напряжение. Даже тон его речи изменился. 

— Юлия Николаевна, пошевелите пальцами правой руки, если слышите меня. 

Пальцы остались без движения. 

Где-то внутри меня разорвалась паническая бомба. Что происходит? Я не могу говорить и не могу пошевелить руками. 

От ужаса я вся рванулась и, о чудо! - мои ноги откликнулись лёгким, едва заметным движением. 

Мама замерла с таким испуганным выражением лица, что мне стало ещё страшнее от происходящего. Вернее от непроизошедшего. 

Врач обернулся к маме и Маринке и, видимо, увидев их лица, спокойно сообщил:

— Рано пугаться, дамы. Сейчас я назначу полное обследование для Юлии Николаевны и всё будет ясно. А пока всем нужно удалиться. Девушка  десять дней в коме была, сама очнулась. Она и так у вас дважды герой. 

Десять дней? Какой ужас… 

Моё сердце лихорадочно засуетилось. 

Руки, ноги, хвост и речевые возможности на мгновение перестали меня интересовать. На первый план выплыл чёрным лебедем главный страх: 

у меня ведь книга на литературном сайте без публикаций столько времени!...

***

— Привет. К тебе не прорваться.  – В палату, куда меня перевели из реанимации, заглянул  мой отец. 

Он так и не успел тогда вместе с мамой и Мариной навестить меня. Всех выгнали, меня повезли по разным кабинетам, где совершали манипуляции разного рода: от пощипываний до мрт- съёмки. 

Я молчала. Отец присел рядом. Взял меня за руку. 

— Юлька, ты, главное, ни о чём не переживай. Всё будет хорошо. Ты нас так напугала, а сейчас уже не страшно. Ты не прилетела, на телефон не отвечала. Я давай Лидии перезванивать. А я у неё в чёрном списке или как… Не дозвонился. Уже думал взять другой телефон у кого-нибудь, но Маринка мне позвонила и всё рассказала.  Телескопический трап рухнул. Рукав к самолёту. А ты как раз шла по нему. Погибших, слава богу, нет. Но сильно пострадавших много. Но ты не переживай, – видно было, что отец сильно волнуется и изо всех сил старается, не подавать виду, – главное, что жива. А на ноги мы тебя поднимем! Я говорил с врачом, с Робертом,– отличный , кстати, мужик, – кости целы. Ушибы, но ничего критического.