— Дожилась, — хихикнула я, — два часа готова потратить на то, что мы съедим сегодня же. Жуть.

А ведь я еще над мамой смеялась. Она меня готовить научила, хоть подростком я и фыркала, что балерине не нужно уметь делать «всякие булки». Я и правда уверена была, что в жизни не стану тратить пару часов на готовку, максимум минут тридцать, и то редко. Но вот, я иду с пакетами продуктов к дому, и представляю, как Игнат обрадуется.

Шарлотку он не особо любит, а штрудель — обожает. Как и я. А вот хурму я терпеть не могу, а он ест, и наслаждается. Зато я люблю гранат, от которого Игнат морщится.

Я и хурму купила, и гранат. И раз уж с тестом буду возиться, то и манты налеплю. Праздник живота.

Люблю заботиться об Игнате. Приготовить ему что-нибудь вкусненькое, хотя знаю, что он может себе позволить любую ресторанную еду, которая вкуснее будет, чем моя. И массаж. И уже после сидеть на диване, и перебирать его волосы, когда его голова лежит на моих коленях.

Да и сам Игнат обо мне заботится. Следит за здоровьем, на выходных вытащил на базу отдыха, хотя и у него работы было много, а я планировала танцевать. Но он буквально заставил меня поехать, и половину дня мы проводили запершись в комнате, а остальное время — гуляли.

Я открыла дверь. Игната не будет еще часа два. Успею сделать часть дел, он примет душ, и хоть штрудель будет готов. Или сначала манты налепить?

Но в коридоре свет. Игнат дома. Не один.

Какая-то тревога сковала сердце. Не знаю, почему я не обозначила свой приход. Я узнала женский голос, я уже знаю, кто в гостиной. И тем не менее я тихонько прошла с бумажными пакетами, даже не скинув уличную обувь. Прошла и обомлела.

На диване сидит Игнат. Я вижу его колени и торс, лица не видно. Он в белой рубашке, чуть измявшейся после трудового дня. А спиной ко мне стоит… Женька. В ультракоротком платье. Она наклонилась к Игнату, и я выронила пакеты из рук.

— Что здесь происходит?

Я не узнала свой голос.

Игнат даже не подумал вскочить. Медленно поднялся, подошел ко мне, поцеловал, и поднял пакеты. И ничегошеньки не сказал. А Женька обернулась. Ну и декольте!

— О, Слав, — улыбнулась она. — Ты поздно.

— Я-то да, а ты что здесь делаешь? Что… что вообще происходит?

Я чувствую себя дурой. Игнат был на диване, а Женя то ли декольте ему под нос пихала, то ли поцеловать хотела. И он же не отскочил от нее. Значит… хотел? И сейчас ведет себя так нагло, будто ничего не случилось.

— Да я поругалась кое с кем, из машины выскочила, а вы рядом. Зашла, чтобы денег попросить на дорогу, тебя не застала, а тут Игнат.

— Я же сказала, что буду на терапии, — прошептала я.

— А я забыла. Знаешь ли, стресс. Меня, может, чуть не изнасиловали, — надулась Женя.

Я слышу, как на кухне шуршат пакеты, Игнат там. Кивнула Жене, и пошла на кухню. Сейчас я не могу с ней разговаривать, я просто продолжаю чувствовать, что меня водят за нос. И злюсь.

Сделала, блин, сюрприз. А если бы я позже зашла? Минут через двадцать, например? Что бы я увидела?

Представила их на кровати, и подурнело. И злость накрыла.

— Ты не хочешь объясниться? — прошипела я, и накрыла ладонью пакет, стоящий на стуле.

— Объясниться? Твоя же подружка, у нее спроси.

— Я спросила. Она ответила. Теперь я хочу услышать от тебя — что это было вообще?

Я выдохнула, вдохнула, и снова выдохнула. Только не кричать, только не ругаться. Хотя больше всего именно этого и хочется — разораться. На Игната.

— Зачем тебе слушать меня, если есть подружка? — изогнул Игнат бровь.

— Затем! — топнула я ногой. Слезы подступают, слезы злости и обиды. — Ты мне изменяешь? Разлюбил, или никогда не любил?