— Ты права. Я могу ненадолго позвать всех: Пашину невесту, Рамиля с подругой и Игоря. Хотя с большим наслаждением я бы провел время наедине с тобой.

— Соблазнительно, — провела пальцем по его груди, наслаждаясь своей властью над этим мужчиной. — Но наедине мы побыть успеем. После того, как проводим гостей. Хочу посмотреть на тебя в кругу друзей.

— Хорошо, сейчас всем напишу. Ты тоже своих зови.

Я коротко покачала головой, не став объяснять, что приключилось к нас с Женей. Не хочу настроение портить.

Игнат приобнял меня, еще раз впился в губы, и пошел за Пашей, по пути набирая что-то в телефоне.

14. 13

Наше время

ИГНАТ

— Что ты сказала?

— Я… я отдам тебе дочь. Родится, и забирай! — выкрикнула Слава, умываясь слезами. — Все равно, я ничего к ней не чувствую. Так будет лучше. Так что как родится — приезжай за ней в роддом, а пока оставь меня в покое!

Не могу оставить.

Потому и держу, не позволяю Славе убежать от меня. И никогда не позволю.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Ты просто не в себе, — покачал я головой.

— Тебе нравится так думать — что я не в себе. Могу бумаги какие угодно подписать, что ты получишь ребенка. Но с условием, что ко мне ты, Игнат, никогда не приблизишься, — попыталась она вырваться.

Нет уж.

Больше не позволю.

И слушать сейчас не стану то, что Слава говорит. Её слова — вода, потом сама же и пожалеет.

Или не пожалеет? Что, если она настолько ненавидит нашего ребенка, что готова отдать его даже не мне, а любому, кто попросит? Что, если она именно так и хотела сделать — оставить дочь в роддоме?

А аборт не сделала, потому что родители запретили…

— Идем, — приобнял Славу, не обращая внимания на её тычки и брыкание, и повел в подъезд. — Тише, моя хорошая. Я отведу тебя домой, тебе нужно отдохнуть.

— Тебе туда нельзя. Убирайся, — оттолкнула она меня.

И сникла.

Как-то резко. Только что была у Славы энергия, и будто всю её выкачали резко. Осунулась, обхватила себя тонкими, длинными руками, и даже слезы пропали.

— Тебе нельзя ко мне домой. Я ничего не рассказала родителям, я с ними сейчас живу. Нельзя, чтобы они узнали обо всем.

— Защищаешь меня? — через силу спросил, испытывая немалое к себе отвращение.

Слава не рассказала ни отцу, ни матери, почему мы расстались. Может, все еще любит? Потому и не поделилась. Хотя… дьявол, как можно любить меня после того, что я с ней сделал?

Я сам себе отвратителен. И не думал, что смогу так поступить с любой женщиной, не то что с любимой.

Но поступил. И этого не исправить.

— Я защищаю себя. Не тебя. Не хочу, чтобы они меня жалели, чтобы сидели рядом со мной и за руку держали. Жизнь им не хочу портить.

— Значит, расскажу я, — кивнул я решительно, и подтолкнул Славу в кабину лифта.

— Ты не посмеешь!

— Я это сделаю. Пусть узнают.

— Зачем? — прохрипела она, и прижала пальцы к вискам. — Папа тебя убьет. А мама… мама заявление в полицию напишет. В тюрьму захотелось?

— Я ведь заслужил. Так что пусть убивают, пусть сажают. Пусть все будет честно, любимая моя.

Слава дернулась от моих слов. Не от того, что я сказал про свое убийство, а когда её любимой назвал.

Ей… неприятно? Горько?

Или, все же, что-то у нее осталось ко мне?

— Всегда по-своему поступаешь? А обо мне подумать не хочешь? Хоть разок, Игнат,— в голосе ее горечь.

— Я только о тебе и думаю.

И это правда.

Я с юности знал, что не совсем нормален. Мне важен был контроль, полная принадлежность мне. Потому и оставил мысль о семье, о серьезных отношениях, предпочитая общество профессионалок.

А тут Слава. И отношения, начавшиеся ненормально стремительно. Слишком быстро, как я сейчас понимаю.