Во время полюдья Свенельд приказал своим гридням накидывать поверх кольчуг волчьи шкуры и завывать по-звериному каждый раз, когда они приближались к местам стоянок дружины.

Его первое полюдье стало не обыкновенным походом за данью, а настоящим представлением. Свенельд заводил с князьями и старейшинами древлян, лендзян и уличей леденящие кровь речи и не скупился на угрозы. Рядясь в обличье волкодлака, он вдохновенно изображал жестокого оборотня. Данники боялись его, ненавидели, не раз пытались убить. Но на второе и третье полюдье восприняли приезд Свенельда к ним как должное, а в четвёртый – его едва ли не приветствовали. Тогда в землях уличей он почувствовал себя повелителем, князем. Во всех крупных поселениях у него имелись постоянные хоти для наложных утех, ожидавшие и с радостью встречавшие его – с жёнами воевода всегда был ласков и щедр; прикормленные соглядатаи, вроде Ворчуна, доносившие о людских настроениях, о недоброжелателях и недовольных; уважительные старейшины, успевшие разглядеть под личиной безжалостного нелюдя разумного мужа и выдающегося вождя. Большинство уличей больше не испытывало к нему ненависти, а некоторые даже обращались за советом, просили рассудить прения, защитить от степняков.

В тот, четвёртый, раз ему пришлось напомнить им, что он действует не сам по себе, а как воевода князя Киевского. Тогда же Свенельд распространил среди уличей слух о том, что он вскоре покинет Киевскую державу и следующей зимой к ним придёт другой соратник князя Игоря. При этом он, не стесняясь, намекал, что новый воевода с опаской относится к бесстрашным, непокорным уличам.

Вернувшись в Киев, Свенельд предупредил князя Киевского о зреющих мятежных настроениях данников. А между тем он сам их и посеял. Свенельд действительно задумал уехать из Киева и не мыслил возвращаться назад. Но облегчать урок своему преемнику он не собирался. Не хазары, не печенеги, не Вещий и не червонные князья, а он, Свенельд, оказался первым воеводой, сумевшим подчинить себе сей непокорный народ. Запросто делиться своими достижениями он не собирался.

Разумным было бы вообще никуда не уезжать из Киевской державы. Свенельд многого добился на службе у князя Игоря, оброс связями, знатно обогатился. Но серебро ему нужно было не для одного лишь обладания. С малых лет он носил в сердце желание мести человеку, повинному в смерти его отца и матери, знатному и могущественному хёвдингу-дану, приближённому самого датского конунга Кнуда. Против него следовало выходить во всеоружии, не оставляя убийце ни единой возможности выжить. При этом самому надо было избежать наказания. Мало было бы радости убить кровника25 и лишиться свободы и жизни. К тому же Свенельд хотел убить не только врага, но и всю его семью. Да и месть, отложенная на годы, добавила бы ему уважения.26 Вот потому столько лет Свенельд усердно взбирался на крутую гору жизненных достижений, у подножья которой большинство простых смертных теснились и толкались в борьбе за скромные блага жизни.

Покидая Киев, Свенельд не знал, приедет ли назад. Он хотел поселиться на земле своих предков. Но что-то в глубине души подсказывало, что возможность возвращения исключать нельзя. А вёльва, разглядевшая в нём дар прорицателя, велела чутко слушать свои ощущения. Свенельд слушал. Его неумолимо тянуло на Русь. И он вернулся. И узнал, что дружина под предводительством Ивора, сына Асмуда, едва унесла ноги из неспокойного края уличей, оставив прошедшей зимой князя Игоря без дани. Предвиденье это было или точный расчёт, непонятно. Но без сомнения, он не зря возмутил уличей и не зря привёл с собой датских наёмников.