Всегда было неспокойно на правом берегу Днепра. И полюдье на Правобережье с тех пор, как Олег Вещий покорил древлян, являлось для киевской власти делом непростым. Правители Червонной Руси исправно подогревали в умах и душах былых своих данников неприязнь к киевским князьям. Лишь слава могущественного чародея, сына бога, ореолом сиявшая вокруг личности великого Олега и при его жизни, и некоторое время после смерти, не позволяла вражде разгореться. Отблеск той славы лёг на его сына. После Вещего в полюдье к древлянам стал ходить Моровлянин24.

Но время шло, память о Вещем стиралась. А вот о том, что дань Олег Олегович собирал не для себя, а для князя Игоря, который не являлся ни чародеем, ни волхвом, ни сыном бога, ни даже сыном Вещего, но был пришлым новгородским варягом, червонные князья, да и сам Моровлянин не забывали. Однажды их тлеющее недовольство вспыхнуло пожаром мятежа и войны. Им не повезло, их бунт был подавлен – не без участия Свенельда, между прочим. В исходе той брани Киевская держава приросла подвластными землями. Но полюдье в мятежных краях по-прежнему оставалось делом опасным. А к древлянам добавились ещё и отданные червонными князями в качестве виры восточные лендзяне, и неукротимые уличи, покорить которых не сумел даже Вещий.

Пять лет назад ходить к ним вызвался Свенельд. Впервые представ перед очами князя Игоря, Свенельд самоуверенно заявил, что храбрость – его заработок. И это было не пустое бахвальство. Оставшись в Киеве после наёмной службы у греков, он быстро взобрался на вершину власти Киевской державы. Не одна храбрость, понятно, вознесла его – ещё и хитрость, и ловкость, и прочие уменья, о которых князю Киевскому знать не следовало, и которые Свенельд готов был проявить за серебро и золото. Сбор дани для князя Киевского в землях недовольных он, разумеется, тоже мыслил услугой небезвозмездной.

Свенельд начал готовиться к своему первому полюдью задолго до осени, даже ещё до того, как ему удалось убедить князя возложить на него обязанность собирать дань. Он был уверен, что помощью своей знатной полюбовницы, сестры князя Киевского, княжны Предславы, и собственными способностями добьётся желаемого.

Всю весну после усмирения мятежников Свенельд провёл со своими людьми на ловах. По возвращении из Царьграда в Киеве с ним осталось около двух десятков варягов, признавших его своим воеводой. Охотился он не ради дичины и дорогого меха. Целью являлись малопригодные в этом качестве волки. Оголодавшие после зимы лесные хищники теряли всякий страх и нападали на домашний скот, нанося окрестным вервям немалый урон. Но и не ради страдавших от зверей сёл выезжал Свенельд на лов. Он дюже уважал волков. Велеты, народ, из которого происходила мать будущего киевского воеводы, считали лютого зверя прародителем. Серые хищники были справедливы, верны своей близкой стае, убивали лишь из необходимости. А некоторые не знавшие меры люди поступали так, что воевода скорее пожалел бы волков. Но сейчас ему требовались волчьи шкуры.

Покорённым народам его дружина должна была показаться не простым воинством князя, а стаей самых настоящих оборотней. Древляне боялись Вещего, считая его чародеем и сыном Сварога, а уличи будут бояться его, Свенельда, потому что он станет для них волкодлаком, крадущим не только жизнь, но и посмертие. Подобная мысль пришла воеводе в голову после того, как ему удалось запугать и склонить на свою сторону Ворчуна. От него он узнал, что уличи относились к лютому зверю с не меньшим трепетом, чем велеты, и тоже вели свой род от волка.