Прежде Иегуда занимался торговлей невольниками и попутно наживался на сделках с серебром и золотом. На одних торжищах предприимчивый иудей покупал драгоценные слитки и монеты по низкой цене, а на других продавал или менял по более высокой. В торговых сообществах от Регенсбурга до Итиля Иегуда бар Исаак Левит был известен как расчётливейший лихоимец и успешливый купец.

Теперь же, осев в Киеве и обеспечив себя и семью доходом от ростовщичества, он получил возможность вести размеренную жизнь, а заодно и предаваться любимому занятию. Немногие из его именитых знакомцев и торговых сорядников ведали о его увлечении. Зато о его страсти были осведомлены держатели книжных лавок всех крупных городов, которые иудейский купец посещал по торговым делам. Иегуда являлся завсегдатаем подобных заведений. Он обожал поэзию и сам сочинял стихи. Куда бы ни приводили его пути многолетних скитаний – в Прагу, Регенсбург, Кордову, Константинополь, Бердаа, – он всюду скупал поэтические сборники, тратя на то немалые средства: книги были весьма дороги. Но ведь монеты для того и наживаются, чтобы позволить себе удовольствия. А Иегуда был ценителем изысканных, возвышенных удовольствий. Под личиной ловкого дельца скрывался человек тонкого душевного устройства, остро чувствующий красоту слова.

Иегуда ещё раз пробежался глазами по строчкам пятистишия. Нынешнее его творение, пожалуй, не уступало гимнам прославленного Калира.22 В нём присутствовали все необходимые поэтические составляющие: чёткий ритм, иносказательный смысл, схожие по звучанию слова, сливающиеся в строфы, услаждающие слух и завораживающие ум. Ему чудился в них шорох носимого ветром по пустыне песка, и перед мысленным взором возникала вереница барханов, за которой из дрожащего марева у кромки неба проявлялись миражи.

На сей раз, однако, строфы, вышедшие из-под пера Иегуды, были рождены не столько вдохновением, сколько усилием воли. И ценность их заключалась не в одной словесной красоте. Тайно донести важное знание важным людям – вот какова была благородная задача пятистишия.

«Да услышит Хазарский каган и шёпот соглядатаев, и громкий глас советников. Да пребудет милость божья с этими людьми, презревшими выгоду ради мира» – так должен был толковаться иносказательный смысл его поэтического творения. Кроме того, последние буквы каждой строфы пятистишия складывались в сочетание слов, по-славянски означавшего «каган русов». Этот поэтический приём назывался по-гречески акростих.

Иегуде следовало написать ещё несколько отрывков, чтобы тайнопись читалась следующим образом: «Каган русов. Кустантина и Херсонес. Сговор. За торг в Кустантине. Поход руси на Самкерц. Новым летом. Во главе сын кагана. Спасайтесь сами. Сберегите нас».

Когда остроумный замысел пришёл ему в голову (а кому бы ещё он мог прийти?), Иегуда поделился им с Авраамом. Парнас поддержал его затею. Теперь от Иегуды требовалось сочинить пятистишия, а парнасу Аврааму переписать их собственной рукой. После этого они скрепят листы харатьи со стихословиями в книгу и отправят в Тмутаракань в качестве дара Киевской иудейской общины своим единоверцам с берегов Сурожского моря. Так это будет выглядеть в глазах непосвящённых. Об истинном назначении дара не узнает даже гонец, который повезёт книгу ребе Хашмонаю, главе иудеев Самкерца-Тмутаракани. А мудрейший, образованнейший и, стало быть, знающий, что такое акростих, Хашмонай сможет её правильно прочесть.

Осталось только исхитриться отправить человека из Киева в Самкерц-Тмутаракань так, чтобы он совершенно точно добрался до места назначения. Эту часть их замысла должна была устроить княжна Предслава, и Иегуда не сомневался, что сестра князя Киевского справится с ней наилучшим образом. Она ведь возжелала получить за свою услугу изрядную меру серебра. Иегуда хмыкнул, подумав, как напрасно порой обвиняют в алчности его народ, а вот та же княжна Предслава подвержена греху сребролюбия не в меньшей степени. Иудеи, конечно, заплатят ей. А почему бы и нет, ведь это серебро затем вернётся обратно к Иегуде в качестве заёма.