Неужели потеряла? Месяц прошёл, мало ли куда я могла деть ту визитку…

Отчаявшись, решила вновь проверить сумку, и с облегчением обнаружила в складках подкладки помявшийся кусочек картона. Вытащила руку и прочла написанное на визитке. Помнится, меня ещё тогда удивило, что помимо имени и номер телефона на визитке никаких данных не было. Я даже засомневалась на секунду, та ли это бумажка, вообще?

Но решила рискнуть. Уже набирая номер телефона, я вдруг остановилась от промелькнувшей мысли: «Правильно ли я поступаю?». Ведь Настасья работает у Рязанова, а я сама хотела, чтобы он исчез из моей жизни.

После с тоской посмотрела на ряды холстов без рамы и зло усмехнулась. Мужик уже ко мне не лезет, но из моей жизни так и не убрался. И вообще, я же не у него подачки прошу! Какое он вообще отношение имеет к тому галеристу и жениху своего секретаря? Правильно – никакого!

Потому, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, я нажала на кнопку вызова.

***

Мне повезло. Буквально. Жених Настасьи оказался чуть ли не единственным, кто согласился обсудить возможную выставку и посмотреть мои работы. Хоть Настасья и говорила, что у её жениха есть мои работы, дело – есть дело. Мужчина оказался внешне совершенно непримечательным, хотя и далеко не уродом, ростом невыдающимся, да и с предрасположенностью к полноте. Вспоминая красавицу Настасью, я, признаться честно, ожидала чего-то большего, и невольно загрустила. Хотя бы потому, что девушка мне понравилась, и подозревать её в упомянутой Рязановым продажности не хотелось.

Но после общения с мужчиной, у меня появилась надежда, что девушка могла полюбить его хотя бы за чувство юмора, лёгкий характер и порядочность.

– Я рад, что вы решили вернуться, Дарья Сергеевна, – обратился ко мне Евгений, когда мы уже всё обсудили, и я, невольно подпрыгивала на месте от радости, старалась делать это незаметно. Мужчина протёр очки в тонкой оправе, помедлив, а после надел их на нос и улыбнулся мне. – Меня всегда восхищали ваши работы. Редко встретишь художников, которые так ярко и понятно выражают чувства в своих произведениях. Поверьте, я знаю, что говорю, – с важным видом заметил он. – Потому очень обрадовался, когда Настя сообщила мне о том, что виделась с вами и общалась. Признаться, я ждал вашего возвращения и надеялся, что вы обратитесь именно ко мне.

– Правда? – изумилась я. – Мне казалось, про меня все забыли, как и про мои заслуги. Я проверяла, – невесело улыбнулась я, вспоминая, сколько знакомых обзвонила и была вежливо послана.

– Быть может, другие, – невозмутимо пожал мужчина плечами. – Следующую выставку я планировал посвятить именно взаимоотношениям людей и эмоциям. Естественно портретную. Вы в этом деле зарекомендовали себя с очень положительной стороны, потому, думаю, ваши работы не могут остаться невостребованными и будут выигрышно выглядеть на фоне работ других художников, что тоже станут выставлять свои произведения в этот день. Извините, но эксклюзивную выставку предоставить не могу, как бы ни хотел… – явно чувствуя себя неловко, произнёс галерист.

– Я всё понимаю и благодарна уже за возможность, что вы мне предоставили. Я понимаю, что за то время, что отсутствовала, многих привилегий лишилась, и не горюю по этому поводу, надеясь, что со временем всё смогу вернуть. Большое спасибо за ваше лестное мнение о моей работе, мне очень приятно, – улыбнулась я, помня, что без взаимной вежливости в творческом цехе очень сложно. Пусть даже вежливостью бывает неприкрытая лесть и желание зацепить.