– Ты сказал ей?

– Что сказал, папа?

– Понятно, – говорит Астахов, хрустнув шеей. Засунув руки в карманы брюк, он взглядом указал мне на выход.

– Папа?

– Тебе придется пойти с ним.

Я снова перевожу взгляд на оборотня. У меня волосы встали дыбом по всему телу от его темной зловещей ауры. А уж как подумаю, зачем я должна пойти с ним, все тело начинает сотрясаться. Сжимаю зубы и хмурю взгляд, сводя брови у переносицы, полностью отзеркаливая выражение лица оборотня. Пытаюсь открыть рот – не выходит. Как будто заколдованная. Могу лишь смотреть и мычать от злости.

– Не волнуйся. Никто с тобой ничего не сделает, – говорит непринужденно. Способ успокоить? Да ни фига! Только больше сомнений подбросил. Мне казалось, оборотни должны не скрывать свою агрессию. Этот же старается казаться овечкой. От этой мысли я неожиданно для себя прыснула со смеху, притянув два удивленных взгляда.

– Простите, – зачем-то извиняюсь я, стараясь больше не засмеяться. – Просто я думала о том, что оборотни никогда не скрывают свой скверный характер и настроение. А вы пытаетесь казаться сейчас милым. Это вам не идет.

– Лена, – шепчет отец сжима мою руку. Мозг пытается обратно встать в ячейку адекватности и все же это не так-то просто, когда я смотрю на Астархова.

Если бы я не знала, что он оборотень, и будь он в домашнем трико с растрепанными волосами, то вполне себе решила, что это домашний семейный человек, любящий свою жену и маленьких детей. Работающий на каком-нибудь заводе по металлу или охранником.

Невозмутимое выражение лица все же дает пробоину. Он улыбается. И эта улыбка совершенно не похожа на предсмертную, ту что я могу видеть в последний раз.

Тряхнув головой, словно попыталась вытряхнуть из нее остатки затуманенного разума, здесь и сейчас я снова начала осознавать, что ситуация далеко не из тех, когда мне можно улыбаться. Я улыбнусь и посмеюсь, когда мы с отцом окажется дома, а этот… надеюсь ему на голову упадет кирпич.

– Тебе придется пожить у меня дома, – открываю рот, не имея возможности возразить. Мыслей миллион, а высказать их не выходит. Они застряли в горле большим ядовитым комом.

– Что значит пожить у вас дома?

– Это ради твоей безопасности.

Перевожу взгляд на отца. Сейчас он немного меня разочаровал и … взбесил?

Какой еще безопасности?

Почему он молчит? Как он может это позволить? Ведь оборотень хотел его убить, нас держат в заложниках уже несколько дней, а теперь он так просто отдает меня ему. Ради чего? Ради моей безопасности? Смешно!

– Я не понимаю. Папа!

– Не волнуйся, дочка. Все будет хорошо.

– А что будет с тобой?

– Я ведь сказал тебе, что не трону твоего отца. Пока не трону.

Подскакиваю с кровати и подлетаю к Астархову, который ни на миллиметр не сдвинулся с места. Даже не знаю, откуда у меня взялась такая смелость, сила и дурость, чтобы треснуть кулаком в грудь оборотню так, что он сложился в три четверти.

Ё моё. Что за чудеса…

Пораженно вжимаюсь спиной в стенку, белея в тон и сливаясь с ней воедино.

В комнату влетает охрана. В какую-то секунду я понимаю, что мне хана. Реальный такой и большой хана. Но на меня даже не посмотрели. Подхватили под руки Астархова, который, сию секунду одним рычанием приказал к нему не прикасаться.

Отец, полностью растерянный и дезориентированный хватает меня за руку, дергает на себя и загораживает собой, явно боясь, что меня не раздумывая грохнут.

Астархов шумно выдыхает, выпрямляется. Его взгляд в который раз за сегодня острой стрелой направлен на меня. Но мое дыхание, оно наоборот ускоряется как от интенсивной пробежки, вместо того, чтобы сократиться до одного вдоха в минуту.