Однако пришло.

Потому что Елена Николаевна обнаружила, что глупая гипсовая собачка исчезла вместе с льняной салфеткой, в которую была завернута.

Вернуться, чтобы разобраться с вороватым мужиком, было уже невозможно. Моршанский успокаивал расстроенную жену, говорил, что невежественный крестьянин позарился на безделицу, и что когда закончится смута, они непременно разыщут статуэтку. Но тут заодно обнаружилось, что, кроме собачки, исчез сверток, в котором лежал фамильный бювар и крестильные ложечки детей. Игнат Тихонович только зубами заскрежетал от досады. Но делать было нечего, и оставалось только смириться с утраченным.

В Россию скитальцы так и не вернулись, но надежды отыскать пропажу не теряли. Поэтому история о пропавших ценностях (а в бюваре тоже лежали золотые вещицы с монограммой Моршанских) была неоднократно рассказана ими детям, а после и внукам. Названия деревни никто не знал, но сохранилось её описание с нарисованной Игнатом Тихоновичем подробной картой.

И вот теперь Софья Павловна внезапно решила, что настало время попытаться отыскать «Елену Прекрасную» и тем самым исполнить желание бабки и деда. Определенная логика в её побуждениях проглядывала, ведь съездить в Россию сейчас вполне возможно, железного занавеса уже нет. Но прежде нужно было разузнать, не всплывала ли где-то злополучная статуэтка. В то, что её могли уничтожить, верилось слабо, разве что выкинули на помойку вместе с лупоглазой собачкой. А вот продать, перепродать — вполне. И если так, то она должна промелькнуть в каком-нибудь каталоге музея, аукциона или выставки.

Именно этим и занялся Алекс. Две недели он шарил в Интернете и консультировался с самыми известными британскими искусствоведами. Фотографии «Елены Прекрасной» не сохранилось, что вполне объяснялось нежеланием Моршанского кому-либо её показывать, даже фотографу. Вместо этого Алексу была вручена фотография самой госпожи Моршанской, запечатленной стоящей во весь рост в сильно приталенном платье из тафты около обломка античной колонны с ионической капителью. Именно по этой фотографии бабушка и предлагала опознать скульптурное изображение, что, несомненно, выглядело крайне утопически. Поэтому Алекс вопросы формулировал более конкретно и утилитарно. Но все равно — миниатюрная скульптура обнаженной женщины из белого золота с изумрудными глазами работы Мансурова никому никогда не встречалась. Впрочем, как и работы других мастеров.

Интернет тоже не выявил ничего похожего, хотя там можно было найти и черта в пеньюаре. Все подходящего размера и тематики статуэтки были либо из другого материала, либо совершенно не соответствовали описанию.

Алекс доложил бабушке о результатах поисков, надеясь на то, что на этом его миссия закончена и дальнейшие шаги по отысканию «Елены Прекрасной» будут поручены кому-то другому, вроде профессионального детектива. Однако Софья Павловна была иного мнения. Дело это семейное, и посвящать в него посторонних лиц она считала недопустимым. Ну, разве что Теодора Макрайстера, много лет исполнявшего при ней роль секретаря и вполне сносно говорившего по-русски. Как ни упирался и ни старался переубедить Алекс упрямую старушку, она стояла на своем.

Так что ровно месяц спустя двое британских подданных, вооруженные ксерокопиями семейных мемуаров и дилетантски исполненного плана, похожего на чертеж бой-скаутов, разыскивающих вражеский штаб, вылетели из аэропорта Хитроу в Москву.

Тут рассказчик замолчал, потому что в дверь палаты заглянула Сонька и возмущенно поинтересовалась, долго ли ещё мы будем шушукаться. И вообще — надо совесть иметь.