Петрова перенервничала. На какое-то время силы ее, похоже, оставили. Зато Валентина оживала на глазах: она уже не просто сидела, опершись на подушку, но и с интересом вглядывалась в станционный антураж и вслушивалась в голоса привокзальных торговок.

– Картошечка! Картошечка горяченькая! Картошечка с укропчиком! Пиво! Лимонад! Лимонад! Пиво! Рыбка сушеная! Рыбка вяленая!

– Люсь, я есть хочу.

Петрова, прикрыв глаза, отмахнулась:

– Валь, ну я не знаю, тебе, наверное, нельзя.

– Люсь, ты же не доктор. Откуда ты знаешь, что нельзя?

– Откуда-то знаю…

Валя, понимая, что поезд на станции Свистелько не будет стоять бесконечно, разволновалась. Голод будил в ней беспокойство. Валентина представила перспективы дальнейшего пути в город счастья по железной дороге и с надеждой спросила:

– Может, выйдешь на перрон, купишь что-нибудь?

– Не пойду, – Петрова тоже умела быть твердой.

По тону напарницы воскресшая из обморока Валя поняла: еды не будет. И с этого момента решила рассчитывать только на себя. Продумывая план мести равнодушной Люське, она рассеянно следила за движущимися за окнами вагона пассажирами, прикидывая, кого позвать на помощь.

– Валь, успокойся уже.

– Не могу: есть хочется.

– Кому это есть хочется? – В проходе остановился Валин спаситель и плотоядно пожирал глазами недавнюю пациентку.

– Мне хочется, – лицо Валентины приобрело томное выражение.

– Ничего ей не хочется, – запротестовала Петрова.

– Как это не хочется?! – возопила пышнотелая Валечка, поверившая, что спасение – вот оно, рядом, только руку протяни.

Люся стойко держала оборону:

– Проходите, проходите, мужчина.

– Па-ра-ха-ди, слушай, – зарокотали в проходе. – Па-ра-ха-ди, да?

Усатого Айболита вежливо сдвигали в сторону два лица кавказской национальности.

– Дэвачки! – ласково в растяжку пропела кепка. – Дисятое мэсто здэс?

Вторая кепка добавила:

– И дэвэнадцатое?

Петрова уточнила:

– Двенадцатое? (Кепка утвердительно кивнула.) Двенадцатое здесь.

– А, слушай, харашо. Дэвачки с нами едут, – весело сообщила большая кепка той, что поменьше.

– Харашо будим ехать, вэсело, – разулыбался младший кавказский брат.

– Арех любишь, да? Курага любишь?

– Спасибо, мы не голодны, – вежливо ответила Люся и многозначительно уставилась на Валю.

– Слушай, я нэ тэбя спрашиваю. Я ее спрашиваю, – гортанно расставила все по местам большая кепка.

– Меня? – зарделась Валентина.

– Тэбя. Как тэбя завут?

– Валя, – пискнула та и приосанилась. План мести реализовывался сам собой. Зловредная Люська была повержена!

– Слушай, ачки сними, а? – Кепка, что поменьше, хотела рассмотреть отвернувшуюся к окну Петрову.

– Я? – уточнила та.

– Ну не я же, – хихикнула дородная предательница.

– Нэ ана. Ты.

– Зачем? – строго переспросила Люся.

– Пасматреть.

– Нечего на меня смотреть, – насупилась Петрова.

– И правильно! – неожиданно вступила в разговор непонятно откуда выросшая в проходе проводница.

От звука ее голоса большая кепка, склонившаяся над Валей, вздрогнула:

– Вай, Галичка, эта ты?

– Я, Зоник, я, дорогой.

Смуглый Зоник заметно побледнел и подобострастно зарокотал:

– Арех возьми дэтям. Курага возьми.

– Давай, Зоник. Клади тут свой арех, свой курага, – передразнила кавказца Галичка.

– Зачем тут, а? – не снижал обороты Зоник. – К тэбе пайдем. Пайдем, да?

Проводница не удостоила его ответом и пошла хозяйкой по вагону, призывая новых пассажиров приготовить билеты и деньги за белье. Ее голос после горного клекота показался Петровой просто песней. Наступила Люсина очередь победоносно смотреть на подругу и мысленно хлопать в ладоши.