– Ты чего? – почти беззвучно прошептала она. Петрова поняла вопрос больше по движению губ, чем на слух.

– В ту-а-лет, – четко проговорила Люся.

– Ключ возьми, – проводница скосила глаза на металлический столик.

– Можно?

Женщина утомленно кивнула. Петрова зашла в купе и крайне осторожно, чтобы не звякнул, взяла ключ.

– Спасибо. Куда положить?

– Оставь пока у себя, – выдавила проводница. – Дверь не закрывай.

Послушная Люся двинулась к выходу.

– Не эту дверь, – вслед прошептала подруга Зоника. – В туалете. А эту – закрой.

Петрова была не просто послушной, но и сообразительной. Медленно, чтобы не греметь, она задвинула дверь в купе проводников и прочитала в металлической рамке: «Галина Семеновна Суконь».

Позже Галина Семеновна Суконь металась в полной железнодорожной амуниции по вагону и будила разоспавшихся пассажиров зычными командами:

– Падъ-ем! Встаем! Одесса через два часа. Через час закрою туалеты. Вста-ем! Падъ-ем! Белье сдаем!

В туалет уже выстроилась очередь, в воздухе плавала белая взвесь, выбиваемая пассажирами из наволочек и подушек: пух, мелкие перышки, вековая пыль. Петрова потерла глаза и начала будить подругу, предупреждая, что скоро закроют туалет.

Как из-под земли, рядом выросла проводница и, подмигнув Люсе, словно сообщнице, попросила ключ.

Петрова отогнула край салфетки, лежавшей на столе, и извлекла из-под нее металлическую загогулину.

– Спасибо, – поблагодарила ее Галина Семеновна Суконь и отправилась в противоположный конец вагона.

Ожидавшаяся через два часа Одесса все равно появилась неожиданно. Народ засуетился, занервничал, перепроверил паспорта, распихал пожитки по чемоданам и высыпался на перрон.

У входа в вагон стояла проводница в форме, механически отвечая: «Пожалуйста. До свидания. Пожалуйста. До свидания». Зоник тоже стоял рядом, словно при исполнении. Дождавшись своего спутника, он в очередной раз жадно посмотрел на Галину Семеновну и сказал:

– Ну, я пашол, даа?

– Ну, иди, дорогой, – благословила она его по-домашнему.

Выгрузившиеся в этот момент из вагона девочки тоже приостановились попрощаться. Точнее, остановилась Люся. Валентина же, увидев Зоника, замерла и томно на него уставилась. Предатель не подавал виду, только его товарищ, так бездарно проведший ночь рядом с пышнотелой красавицей, хрипло заклекотал:

– А, карасавица, давай, да.

Зоник бросил суровый взгляд, и небольшая по объему кепка умолкла.

– До свидания, – сказала Петрова строгой Галичке и нагнулась за чемоданом.

– До свидания, девочка, – щедро улыбаясь, ответила довольная проводница, и Люся медленно побрела за Валентиной, устремившейся по прямой к вокзалу.

– Стой, – услышала за собой Петрова и обернулась. – Хорошая ты девка! Удачи тебе. С Богом.

– Спасибо, – тихо ответила Люся и опустила голову: на глаза навернулись слезы.

Позже Петрова, рассказывая о своей юности, неоднократно вспоминала прощание с Галиной Семеновной Суконь на одесском вокзале:

– Вот как она мне удачи пожелала, можно сказать, благословила, так у меня все и сложилось! В институт поступила, работу нашла…

– Ага, и занимаюсь ею всю свою удачную жизнь, – добавляла не без сарказма младшая подруга.

– Я считаю, что это большая удача, – мужественно отбивалась Люся. – Ты зря иронизируешь.

– Я не иронизирую, я удивляюсь.

– Чему?

– Непростительному в вашем возрасте романтизму.

Тут Петрова поправляла очки, укоризненно смотрела в глаза подруге и начинала объяснять:

– Мне было семнадцать лет. Я уехала из дома, чтобы изменить свою жизнь. Мне не на кого было рассчитывать, меня никто не поддерживал, я была абсолютно одинока, не верила в себя и нуждалась в сочувствии…