Так мы и поступили. Я взяла еще старый половник, скалку, сито и с десяток тарелок разной глубины. А вот вилок на кухне не было — ни старых, ни новых. Слуги обходились ложками, а столовые приборы из серебра, которыми пользовались хозяева, хранились в отдельной кладовой.

Сундук был наполнен до краев. Корнелия закрыла его и пообещала строго-настрого наказать слугам, которые понесут его в карету, обращаться с ним бережно.

Был уже поздний вечер, но когда я возвращалась в свою комнату и шла по темному коридору, я увидела тонкую полоску неяркого света, выбивавшуюся из-под дверей комнаты матушки Табиты. Я тихонько постучала и, получив разрешение, вошла.

Табита сидела рядом с почти пустым сундуком, а вокруг нее на кровати были разложены вещи, с которыми, судя по всему, ей было трудно расстаться. Здесь был портрет Карла Ревиаля, написанный не меньше двадцати лет назад. И пачка старых писем, перевязанных пурпурной лентой. И много предметов, связанных с вышиванием — разноцветных ниток, пялец, иголок и ножниц.

Матушка выглядела растерянной и расстроенной. Ей хотелось взять с собой не только свои вещи, но и то, что напоминало ей о покойном муже. Но уместить всё в одном сундуке было сложно.

Сначала я хотела посоветовать ей взять только то, что действительно могло пригодиться, но потом посмотрела на ее заплаканное лицо и передумала. Я просто помогла уложить всё это в сундук как можно аккуратней. Она забыла про теплую одежду, и я сама нашла ее.

Заглянула я и в комнату сестры. Труди тоже едва не плакала от досады. Ее сундук уже был полон, но когда я посмотрела, что она положила туда, то я не знала, стоило ли мне расплакаться вместе с ней или рассмеяться.

Там была большая шляпная коробка, светлые шелковые платья, альбомы для рисования и краски.

— Ты не можешь взять это с собой! — сказала я и решительно вытащила из сундука шляпную коробку.

— Не могу? — искренне удивилась она. — Отчего же? Эту коробку не стоит запихивать в сундук — там она может помяться. Я буду держать ее в карете на коленях.

— Что ты станешь носить, когда наступят холода? — спросила я.

— Холода? — переспросила она.

А я впервые задумалась о том, бывает ли здесь зима. Но если бы в Арвитании ее не было, то тогда для чего Лорейн нужны были сапожки с мехом.

Обсудить с Гертрудой эту тему мы не успели — по подъездной аллее под окнами процокали копыта лошади, и сестра бросилась к окну.

— Это же Норман! — воскликнула она и захлопала в ладоши. — Как хорошо, что он приехал! Он непременно что-нибудь придумает! Ты понимаешь, Лора? Возможно, нам не придется уезжать в деревню!

5. Глава 4

Нормана Ревиаля, еще одного брата Лорейн, я не видела ни разу. Он служил в военной академии в другой части страны и не смог приехать даже на похороны отца. К тому моменту, как его известили о кончине отца, тело Карла Ревиаля, уже было предано земле. Здесь, в Арвитании, еще не изобрели телеграф, и письма доставлялись с помощью обычной и довольно медлительной почты.

Судя по воспоминаниям Лорейн, Норман многим отличался от старшего брата — он был добрым и приятным молодым человеком. Поэтому я не удивилась тому, что Гертруда связывала с его приездом столько надежд.

Мы пришли в гостиную одновременно с Дарреном и Чарис. А спустя мгновение в комнату вошел и сам Норман.

Даже не знай я о том, чем он занимался, я угадала бы в нём военного — по той особой выправке, которая отличала людей этого рода службы. Он был среднего роста, с поджарой фигурой и волосами каштанового цвета.

Он обнял каждого из нас. И для каждого нашел доброе слово.