Остаток пути они проделали молча.

В поместье Джейн поднялась наверх и на самом деле поработала над рукописью, а когда она спустилась к обеду, ее ждал сюрприз.

— Я решила нарисовать вам карту Вуденкерса, — пояснила миссис Олдброк, размашистыми движениями карандаша перечеркивая лист пополам. — Всего две главные улицы: Центральная и Лунная. Посередине площадь Копья. Тут полицейский участок, как вы уже знаете, здесь фотоателье, где вы тоже наверняка побывали. Город поделен на четыре ломтя, точно пирог. В левом верхнем рынок, в конце Лунной улицы — церковь святого Эдварда. А вот сюда вам лучше не соваться, район бедный, люди пьющие и вульгарно невоспитанные. Здесь, — она ткнула в нижний правый «ломоть» города, — паб. Там жутко воняет… Вам вот сюда. Третий дом от площади Копья вверх по Центральной улице. Я прикажу Томасу вас отвезти. Элизабет Блювенгейз милая девушка. Я хорошо знаю ее мать. Какое-то время даже думала, что именно она составит партию моему Максу…

Миссис Олдброк усмехнулась, но Джейн смотрела на белый лист бумаги. Карта Вуденкерса получилась вполне понятной. Значимые объекты Сильвия подписала, а некоторые даже пометила дополнительными  символами: крест обозначал церковь, яблоко — рынок, паб обзавелся пивной кружкой с пышной пеной наверху.

Почерк миссис Олдброк был мелким и округлым, точно бисер. Совсем не таким, как в тех письмах.

5. Глава 5. Книжный клуб

Элизабет не могла взять в толк, отчего в ее розовой гостиной сегодня было некуда яблоку упасть. Она даже сбегала на кухню, чтобы убедиться, что всем наверняка хватит медового печенья, рецепт которого она придумала сама. Слава богу, печенья было много, и имбирного чая, так благотворно влияющего на пищеварение и цвет лица, тоже хватало.

— Я пригласила американку, — сообщила с порога миссис Пампкин, — от лица всех дам Вуденкерса.

— Вот оно что, — выдохнула Элизабет, пряча за приветливой улыбкой раздражение, царапнувшее сердце. А ведь она почти поверила, что небывалая популярность литературной гостиной — ее заслуга. — Надеюсь, она придет, и у нас будет шанс явить знаменитое английское радушие.

— Наверняка придет, — согласилась миссис Доуксон, которая пропустила обсуждение пяти кряду романов, а теперь вот явилась. — Если, конечно, не переломает ноги в своих вульгарных туфлях на каблуках. Миссис Хокинс сказала, они алее, чем капор мисс Элейн Шоу, что уехала в Лондон с кузеном Дарстена Кинзли.

— У нее ужасные волосы, — добавила Мередит Честерби, косясь в свое отражение в серебряном чайнике. Волосы Мередит были цвета выжженной солнцем соломы и такие же прямые. — Мало того, что рыжие, так еще и кудрявятся. Наверняка с ними куча мороки.

— Может, она их специально завивает, — предположила одна из близняшек Холлс. То ли Мисси, то ли Сисси. Элизабет вечно их путала. Обе тощие и с такими вытаращенными глазами, что хотелось посоветовать им сливового джема.

Кэтрин Гоглстен, чьи каштановые локоны свисали по обе стороны лица точно уши спаниеля, поспешила перевести тему подальше от кудрей:

— Говорят, вчера она пешком прошла через весь город. В штанах.

В розовой гостиной повисла мертвая тишина, а потом дамы заговорили все вместе, перебивая друг друга.

— Дамы! — воскликнула Элизабет, призывая всех к порядку. — Нам не следует набрасываться на нее, точно свора диких собак. Пусть эта девушка не знает, как следует одеваться в приличном обществе, возможно, господь не наделил ее красотой, но мы должны явить христианское милосердие. У нее наверняка доброе сердце.

— Она явилась прямиком в полицейский участок, — невинно добавила Кэтрин, наливая себе чай. — И пробыла там не меньше получаса. А после они с инспектором вышли вместе и отправились куда-то вниз по улице.