И еще Эмма обратила внимание, что на груди Ролло, там где христиане носили крест, у ее мужа висел языческий амулет – молот бога-громовержца Тора. Эмма вдруг вспомнила пренебрежение, с каким Ролло отнесся к праздничной службе христиан сегодня в соборе.

– Ты огорчил меня во время мессы, Роллон, – сверкнув глазами, произнесла она. – Ты ведь знал, как для меня и для всех твоих крещеных людей важно присутствие их повелителя на праздничной службе.

Ролло, не глядя на нее, пренебрежительно пожал плечами.

– Не будь занудой, рыжая. Я ведь не настаиваю, чтобы ты посещала капища наших богов.

– Но сегодня такой праздник, а ты…

– Я не прочь его отметить и выпить с тобой за воскресшего Христа добрую чарку. Но наблюдать за нудным паясничанием ваших длиннополых священников… Нет уж, лучше я сжую свой ремень!

И улыбнувшись насупленной жене, сказал:

– Не будем ссориться хоть во время пира, моя маленькая фурия.

Эмма передернула плечами.

– Ладно, я сейчас смолчу. Но мое время придет, когда я рожу тебе дочь. А ты дал слово, Ру.

Кажется, они опять готовы были вступить в перепалку. Обычное дело, и это вызывало у обоих возбуждение. Вот и сейчас Ролло сердито рванул к себе вазу с фруктами, и яблоки рассыпались по столу. Он схватил одно из них, сжал до хруста, так что оно треснуло в его могучей ладони.

– Ты знаешь, жена, что не имеешь права плодить мне девчонок, когда я так нуждаюсь в наследнике!

Он яростно впился в яблоко зубами.

У Эммы горели глаза, сбивалось дыхание. Как же он великолепен, когда так гневается, сколько в его движениях сдерживаемой силы!

И вдруг ей захотелось ущипнуть его за сильное запястье, взлохматить его львиную гриву, впиться поцелуем в рот. Она поспешила отвернуться и сжала пальцы рук, словно сдерживаясь. Но Ролло уже все понял. Его жующие челюсти замедлились, в глазах заплясали веселые искры.

– Думаю, не важно, кто родится у нас первым, женщина. Ибо, когда я вижу, как ты хочешь меня – я думаю, что мы с тобой сделаем еще немало сыновей, которые смогут постоять за Нормандию и своего отца. И не красней так, ибо я знаю, насколько ты можешь быть бесстыжей… Восхитительно бесстыжей!

– Несносный Ролло! – так и подскочила Эмма.

Она хотела еще что-то добавить, но тут заиграла музыка, зазвучал мотив танца крока-мол, и Эмма, перебросив за спину длинные рыжие косы, поспешила в шеренгу танцующих.

Плясать этот варварский танец с мечами она обучилась, еще гостя у Ботто Белого в Байе. Мужчины, подняв в руках обнаженные клинки, выстроившись в цепочку и притоптывая, менялись местами, скрещивали их с громким лязгом, как в битве, выкрикивая с какой-то своеобразной варварской мелодичностью:

Хор мужских голосов придавал танцу величавость. Плясавшие менялись местами, поворачивались, кладя свободную от меча руку на плечо соседа, двигались шеренгой. Поднятые мечи в светлом отблеске масляных огней на треногах были очень красивы, и когда мужчины, обойдя зал, занимали вновь место друг против друга и скрещивали мечи, женщины скользили между ними, плавно покачиваясь и нежно вторя воинам, склоняясь под скрещенными, ударяющими в такт клинками.

Ролло улыбнулся. Эмма была заводилой в шеренге женщин. Чего еще ожидать от нее! Ей бы только попеть и поплясать, привлечь к себе внимание. Он видел, как она грациозно плыла, делая плавные движения руками, как замирала в стороне за шеренгой мужчин, когда они сходились, вновь ударяя мечами. Она была такая легкая, яркая. Беременность еще никак не отразилась на ее внешности, и лишь Ролло знал, что под ее чеканным поясом со свисающими концами уже проступает живот. Однако, в отличие от большинства женщин, Эмму не тяготило ее положение, она была такой же живой и подвижной, как ранее, чувствовала себя превосходно, ела с завидным аппетитом.