Эндрю с благодарностью принял родительское напутствие, пожал отцу руку и побежал к общежитию. Двое парней, его соседи по комнате, уже решили помочь ему распаковывать вещи. Точнее – привезенную им выпивку, чтобы отметить встречу после целого лета кутежа в Европе, – ну, по крайней мере, так оно было по их рассказам.

– Эй, ребята! – запротестовал он. – Могли хотя бы спросить. И нам, кстати, надо зарегистрироваться.

– Да ладно тебе, Элиот, – сказал Дики Ньюэлл, делая еще один большой глоток. – Мы только что проходили мимо – там очередь на всю улицу.

– Точняк, – подтвердил Майкл Уигглсворт, – новички жаждут побыстрее отметиться. А как нам всем прекрасно известно, не проворным достается успешный бег[18].

– Думаю, в Гарварде как раз наоборот, – тактично заметил Эндрю. – Впрочем, напившихся вдрабадан это не касается. Как хотите, а я пошел регистрироваться.

– Так и знал, – осклабился Ньюэлл. – Старина Элиот, дружище, у тебя все задатки первоклассного зануды.

Шуточки этих зазнаек никак не подействовали на Эндрю – он был тверд в своем решении.

– Все, я пошел, ребята.

– Иди-иди, – вальяжно помахал ему на прощание Ньюэлл. – Если поспешишь, мы оставим тебе немного Хейга[19]. Кстати, а остальные бутылки где?

Вот как Эндрю Элиот, пройдя через Гарвард-ярд, чтобы присоединиться к длинной змейке людей в очереди, связал свою жизнь с разношерстной публикой будущего выпуска 1958 года.

Теперь в Кембридже собрался весь первый курс, хотя последние из студентов сумели официально зарегистрироваться лишь через несколько часов.

Внутри похожего на пещеру здания у огромного витражного окна стояли будущие профессионалы своего дела: обладатели Нобелевской премии, промышленные магнаты, нейрохирурги и десятки страховых агентов.

Сначала им раздали большие светло-желтые конверты с бланками (четыре экземпляра для финансовой инспекции, четыре экземпляра для бюро регистрации и еще зачем-то шесть экземпляров для отдела здравоохранения). Они расселись бок о бок за узкими столами, уходящими, похоже, в бесконечности, и принялись заполнять бумаги.

В конверте обнаружилась анкета для Ассоциации Филипса Брука[20], в которой среди прочих имелся вопрос о религиозной принадлежности (ответ по желанию).

Хотя никто из них не был особо религиозен, Эндрю Элиот, Дэнни Росси и Тед Ламброс поставили галочки рядом с вариантами «англиканская церковь», «католичество» и «греческое православие» соответственно. Джейсон Гилберт отметил, что не придерживается никакого религиозного течения.

После официальной регистрации им пришлось прорываться сквозь строй оголтелых агитаторов, размахивающих листовками, – все они громогласно призывали первокурсников вступать в общества юных демократов, республиканцев, либералов, консерваторов, альпинистов, любителей подводного плавания и так далее.

Неугомонные и шумные разносчики газет уговаривали их подписаться на «Кримсон»[21] («Единственная утренняя газета Кембриджа, выходящая ежедневно!»), «Эдвекэт»[22] («Сможете сказать, что читали этих авторов до того, как они получили Пулитцеровку!») и «Лэмпун»[23] («Если посчитать, то выйдет примерно по центу за шутку!»). В общем, только самые законченные скряги или совершенные бедняки не потянулись за своими кошельками.

Тед Ламброс никуда записаться не мог. Его время и так уже было расписано по минутам: учеба – днем, работа – вечером.

Дэнни Росси заинтересовался Католическим клубом, решив, что со скромными набожными девушками будет проще познакомиться. Вдруг они окажутся такими же неопытными, как и сам Дэнни?