Однажды ранней весной почти произошло то, чего он так долго ждал. И на что не переставал надеяться. У Варвары Петровны случился инсульт. Прямо в школе, на шестом уроке. Дети заметили, что у учительницы рот вдруг взял и сместился на сторону, а речь стала труднораспознаваемой. Это было дико интересно, но довольно страшно. Скорая подъехала прямо к школе. И Варвару Петровну положили на носилки, потому что идти сама она уже не могла, просто сидела на стуле и время от времени подёргивалась всем телом, как от холода. Когда её понесли, завуч быстро поправила на Варваре Петровне задравшуюся юбку, но многие всё равно заметили несколько аккуратно зашитых дорожек на давно ношеных капроновых колготках.

Первые сутки Никита Львович ещё ничего не понял. Доходить до него стало не сразу, а постепенно, день за днём, небольшими порциями. И дело было даже не в отсутствии каждодневного обеда из трёх блюд, и свежеприготовленного ужина. С этим как раз он неожиданно легко смирился. Тем более что аппетита всё равно не было. Дело было в… ней. В его жене. Вернее в том, что её не было здесь, в этом доме, который он так любил и который стал чужим и холодным без неё. Словно душа его покинула вместе с той, кого он почти не замечал. Он смотрел на своих взрослых детей, приехавших заботиться о нём в это чёрное время и понимал, что такими их вырастила именно она. Это не он своими байками и сытым красноречием, а она воспитала в них сознание того, что он, отец – единственный глава семьи, тот герой, на которого стоит равняться и чей авторитет непререкаем.

Ещё он вдруг понял, что если и горел огонь в их очаге, то благодаря её усилиям. Она и была тем центром притяжения, той самой планетой вокруг которой всё и кружилось, и жило…

Какой пустой и смехотворной показалось ему всё то о чём он думал, о чём мечтал, на что надеялся до этого страшного дня, разделившего их жизнь на до и после. Он сидел оглушённый и придавленный грузом невероятных открытий, которые то и дело сыпались на него.

Лилечка, как выяснилось очень скоро, была такой притягательной и недосягаемо желанной лишь при наличии пусть не рядом, не вместе, но где-то недалеко Варвары Петровны. Вари… Его Вареньки… Та, что жила для того, чтобы быть максимально удобной и незаметной. Чтобы сделать его жизнь комфортной и безопасной средой обитания.

Боже, как же он был слеп, как безнадёжно туп и жалок. Он закрыл глаза и вспомнил это бледное, ещё более исхудавшее лицо и вытянутые поверх больничного покрывала руки, на которые смотрел сегодня в больнице. Сколько же силы было в этой маленькой женщине, если она столько лет всё делала для того, чтобы он считал себя непередаваемо значимой и исключительно важной персоной. Лучшим на свете мужем, прекрасным отцом, блестящим учёным, отличным другом, любимцем женщин, душой компании и бог его знает кем ещё… Но как же он не видел этого?! Как не замечал? Нет ответа… И наверное уже не будет…

За всю жизнь он так и не сказал ей, что любит её. Ни единого раза. Только кивал с достоинством своей красивой, благородной головой в ответ на её смущённые признания, мол, я знаю, милая, спасибо… Ещё гордился этим, ну как же, порядочный человек не может позволить себе обманывать женщину!

Его такая нарядная, такая праздничная, как выходной костюм любовь к Лилечке почти на глазах сдулась, съёжилась и превратилась в надуманный, показной фарс, точно также напоминающий чистое, искреннее чувство, как напоминает небрежно намалёванная Эйфелева башня на наспех сколоченных, дешёвых декорациях настоящий Париж.