Он никогда не стеснялся её. Боже упаси. За все двадцать с лишним лет их брака, он и голоса-то на неё не повысил ни разу. А просто, как-то с самого начала повелось – он король, а она… просто жена, хранительница очага, который горит и греет благодаря ему. Она всегда не то чтобы рядом, и уж точно не вместе, но где-то недалеко.

Дети как-то незаметно переняли этот немного покровительственный и снисходительный тон в отношении матери. Хотя это были хорошие дети, умные, разносторонние, отлично воспитанные. И уже почти взрослые. Но всё же иногда, совсем немного, нет-нет и проскакивало, когда она, бывало, что-то уточняла или переспрашивала: «Ой, мам, да тебе это неинтересно будет», «Я лучше папу дождусь, ладно?», «Прости, мамочка, я не думала, что ты тоже захочешь пойти с нами».

И вот с тех пор, как похоронил тёщу, Никита Львович стал ждать ухода жены. Не ухода из дома, понятное дело. Он бы этого не допустил, это не просто сломало бы, а до неузнаваемости исковеркало идеальную картинку его жизни, выстроенную с таким трудом. По этой же причине он не стал бы никогда разводиться. Его не поняли бы, наверное, даже собственные дети, и в их глазах, и в глазах окружающих он тут же слетел бы с высокого пьедестала, воздвигнутого собственными руками.

– А, – если бы не сказали, так подумали те, кто его знал, – так ты, дружок, никакой не особенный, ты такой же, как мы, ты – такой же, как все!

Поэтому он просто ждал, когда жены не станет, и он спустя положенное время сможет привести Лилечку, уютную, ласковую, тёплую Лилечку и представить её детям, которые всё равно, не сегодня-завтра покинут гнездо. И они поймут, и примут, и обрадуются даже. Потому что Лилечку с её ямочками и мягкой улыбкой невозможно не полюбить. Он в это верил и просто ждал. Как будто хотел, чтобы эта черновая, ненастоящая жизнь поскорее закончилась и началась другая, сверкающая, праздничная, полная любви и взаимного обожания.

Тем более что и Лилечка уже слегка утомилась и стала проявлять некоторые признаки неудовольствия. Ей надоело встречаться на чужих квартирах с обтрёпанными диванами и прокуренными кухнями. А полноценную ночь с любимым человеком проводить только в командировках. Ей хотелось семьи, домашнего уюта и какой-никакой стабильности. Она пространно намекала своему доценту о настойчивых ухаживаниях некоего поклонника, о своём приближающемся тридцатилетнем рубеже, за которым постепенно начнёт исчезать молодость и красота, об отсутствии детей, и всём остальном, о чём говорят женщины, находящиеся в таком же положении.

Так прошёл ещё один год или около того. Никита Львович надежды и уверенности не терял. Что такое сорок пять лет для мужчины! Был он всё так же остроумен, находчив и великолепен. И только если присмотреться чуть более внимательно, можно было заметить, что сверкающий лоск его личности несколько потускнел и поистёрся, и сыпался, как перхоть с поредевшей, некогда роскошной гривы старого льва.

Но эти две женщины всё также любили его. Законная жена – Варвара Петровна, самозабвенно и болезненно, по-прежнему принижая себя и возвеличивая мужа и Лилечка, отказавшая молодому человеку, безнадёжно влюблённому и не однажды просившему её руки. Первая – молчаливо и безропотно, а вторая – со злыми слезами, оттираемыми пухлой ладошкой и требованием решиться уже на что-нибудь, в конце концов.

Он принимал всю эту любовь, не то, чтобы как должное, а со спокойной уверенностью в том, что по-другому и быть не может, собственно. Это естественно. Потому что вот он такой, как есть. Умный, красивый, благородный и великодушный. Он принимал любовь большими порциями, отдавал куда меньше, не потому, что ему было жалко, а просто больше не было. Успокаивал, обещал и строил планы.