— Хочешь поугорать? — слышу бесявую интонацию Вета.

На секунду отрываю взгляд от страницы, мрачно буравлю им Петушарова и снова погружаюсь в текст.

— Не особо.

— Да ладно тебе… Смотри, — он снова привлекает мое внимание. — Эй, Файфер? — зовет одну из наших девчонок.

Рыжеволосая стоит в другом конце рекреации, закрыв уши проводными наушниками, которые крепятся на затылке. Провод тянется в висящий на плече рюкзак. Слушая музыку, она никак не реагирует на Вета. И он это понимает.

— Эй?! Пс! Маш! Толкни ее! — Вет обращается к ее подруге.

Ушакова похлопывает девчонку по плечу, и та оживляется, когда подруга отводит в сторону ее наушники и что-то сообщает, указывая взглядом на Вета.

— Кир, иди сюда! — зовет ее Петушаров.

Стянув наушники на шею, девчонка широко распахивает глаза, озирается и втягивает голову в плечи. Замечаю, как крепко она держит лямку рюкзака, когда приближается к нам.

— Чего?

Мелкая смотрит на Вета снизу вверх, заторможенно моргая. Прямо на глазах краснеет и жутко смущается, вытягивая рукава. Рыже-синие пряди у лица и нарисованные черные точки под нижними веками делают ее похожей на инопланетянку.

— Слушай, Кир, я хотел спросить, ты русиш сделала?

— А… Да.

Нахмурившись, наблюдаю за Ветом. Не могу понять, что за хрень он задумал.

— Дашь списать? — просит у Киры вполне будничным тоном. — Пожалуйста.

— Конечно…

Кира снимает с плеча рюкзак. Чтобы найти тетрадь, ей приходится вытащить оттуда сиди-плеер – круглый, раритетный. Слышу, что играет у Файфер в “ушах” и подвисаю.

“Звезда по имени Солнце”

Ловлю ноздрями ее ягодный запах.

Никогда бы не подумал, что эта Недомальвина, пахнущая клубникой, слушает Цоя.

Присматриваюсь к ней повнимательнее, пока девчонка перебирает тетради и учебники. Губы кусает, сдувает волосы с лица – так торопится угодить Вету.

— Вот… нашла, — с заметным облегчением на лице Кира протягивает ему тетрадь. — Только у меня почерк непонятный.

— Да разберусь.

Бросив тетрадь на подоконник, Петушаров достает свою, щелкает ручкой и с умным видом что-то пишет.

— А здесь что? — тормозит на первой же строке.

Кира вынуждена подойти ближе и встать рядом с Ветом.

— Эм… Каменистыми отрогами…

— Та-а-ак… — тянет Вет, записывая. — У тебя реально непонятный почерк. А тут что?

— И эти два цвета, слагаясь, дали во мне в виде равнодействующей, как мне кажется, блестящую идею¹, — диктует Кира.

— Подожди, не так быстро… — бубнит Петухов, не успевая за ней. — Дали во мне…

— Равнодействующей…

Пока она диктует вдвое медленнее, Вет заводит левую руку ей за спину, опускает на уровень бедер и делает вид, что мацает ее за задницу.

Все, кто наблюдают его тупую выходку – такие же тупицы, начинают угорать.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не пнуть Вета в сустав, опасаюсь, что задену девчонку.

— Хорош, — жестко толкаю носком ботинка его в щиколотку.

— А? Что? — ему блестяще удается изобразить непонимание.

Кира тоже оглядывается, но Вет успевает отдернуть руку. Все снова смеются. Даже Ушакова, блядь.

Я поднимаю глаза к потолку.

Клянусь, это не класс, а собрание имбецилов.

По большому счету, так и есть – сборище. В прошлом году всех, кто остался в десятом, раскидали по трем профилям. Мы, “вэшки”, типа, в общеобразовательном классе, и в параллели негласно – аутсайдеры.

Отец хотел, чтобы я максимально сосредоточился на спорте. Так я и оказался в одном классе с Кирой, Ветом и многими остальными. Из моих бывших одноклассников остались только три девчонки. Остальные – либо разошлись по колледжам, либо по двум другим профилям.

— Откуда “сидюшник”? — интересуется у Киры Вет, как будто, между делом.