— Папин, — отвечает она.

— М-м-м… — Вет тянется к ней, хватаясь за наушники. — Можно?

И девчонка просто млеет от его просьбы. Еще сильнее румянцем заливается, глазами хлопает.

Пялюсь на Файфер, а самого плющит до бешенства от ее подобострастия и щенячьего восторга в глазах, этих ресниц трепещущих и персиковых щек.

Смотрю на девчонку так пристально, что она замечает. Сцепляемся взглядами. На меня она, конечно, глядит иначе – недоверчиво, как на чужака. Еще бровь выгибает, словно говоря: “Чего уставился?”.

Усмехаясь, посылаю ей ментальный месседж.

Сними уже свои розовые очки.

Ты же не тупая.

Неужели не видишь, что он тебя рофлит, Солнышко?

Кира реально слепит своей наивностью, даже обжигает моментами – так и хочется взять ее за плечо и встряхнуть, чтобы очухалась, увидела истинное лицо этого дегенерата.

Но там безнадежный случай, по ходу.

— Сенк ю соу мач, — сверкая улыбкой, Вет возвращает Кире тетрадь. — Вот что бы я без тебя делал, а? Спасиб, красивая.

— Да… не за что.

Со злым отрешением отворачиваюсь, чтобы не видеть выражение ее лица.

Наверное, Файфер все-таки дура.

— Видал? — не без выебона бросает Вет, когда девчонка отходит. — С седьмого класса по мне слюни пускает. Валентинку тогда подарила, призналась, типа. Смешная, капец, — продолжает куражиться.

— Так отвали тогда от девушки, — толкаю резко. — Больше списать не у кого?

— Мне по приколу. Да и это разве девушка? — фыркает Вет. — Вон, Ефимова – да, огонь.

Мы оба находим глазами Лену, и она сразу палит наш интерес.

Ладно. Мой интерес. Хотя и нечаянный.

Вот сейчас реально угар – смотреть, как она спину выпрямляет, выпячивая сиськи, и поправляет свои черные волосы – вся такая невъебенная.

— А Файфер, — продолжает Вет, — как говорит мой батя: Дэ-два-эс.

— Что это?

— Фишка бумеров, — ухмыляется он. — Доска. Два соска. Но раньше она хоть одевалась нормально, а теперь – мрак…

Зрительно возвращаюсь к мелкой.

Скорее, как раз Файфер и в моем вкусе. Невысокая, стройная, изящная до кончиков пальцев. И, полагаю, где-то там под черным безразмерным свитшотом у нее имеется грудь.

— Да обычно она одета, — говорю это только, чтобы подразнить Петушару.

— Запал, что ли?

— Петушков, — нарочно коверкаю его куриную фамилию, — когда вырастешь, то, может быть, узнаешь, что у мужчины бывает не только состояние запал – не запал. Иногда на девушек просто приятно смотреть с эстетической точки зрения.

— А… И на Файфер тебе приятно смотреть?

— Типа того.

— Ты не в ее вкусе.

— Ты так хорошо разбираешься в том, кто в ее вкусе?

— Типа того, — передразнивает меня этот олух. — Класса так с седьмого.

Мне нечего ему возразить по этому пункту. Понятия не имею, кто у них за кем бегал в ту эпоху, однако в долгу не остаюсь:

— Я думаю, любую девушку можно к себе расположить. Было бы желание.

— Ну смотри, Егор, — его тон ожесточается. — Вон Петренко. — Я неосознанно кидаю взгляд на здоровяка, стоящего особняком. — И Жирный у нас с детского сада пускает слюни по Ушаковой – там столько желания, — с пренебрежением сообщает Вет. — А Толстая, — он смотрит на Машу, — его в игнор. Так что не работает твоя теория, — резюмирует самодовольно. — Эй, Санек! — со свистом подзывает Петренко. — Иди сюда!

По меньшей мере девяностокилограммовая глыба направляется к нам.

— Слышь, Сань, Машка сегодня про тебя спрашивала, — доверительно задвигает ему Петухов.

Петренко с лица сходит – краснеет, бледнеет, пятнеет, блядь. Не мужик, а хер пойми что!

— Про меня? — блеет свои ломаным голосом.

— Да. Представляешь? Подходит и говорит… — затирает Вет. — Типа, Виталя, а ты не знаешь, Саша с кем-нибудь встречается… — понимаю, что на ходу сочиняет. Прикрываю глаза.