Там, где прошел кто-то из них, некоторое время хранился след, будто влажный отпечаток тумана. В больничных коридорах такие отпечатки не успевали испаряться – на них ложились новые. Мерзкое, тошнотворное место.

Разумеется, Машенька не знала, как противно ему здесь находиться. При входе в ее палату брезгливая гримаса на лице Димы сменилась улыбкой. Неестественной: вид ее радости не внушал.

Она угасала. Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы это понять.

– Ты позволишь помочь, хоть немного? – спросил он, присаживаясь возле кровати.

Машенька улыбнулась синеватыми губами и отмахнулась – рука чуть приподнялась и вновь бессильно упала на простыню.

– Лучше расскажи, как справляешься. Вернулся к делам? Как твоя девочка, что-то решила?

Катя сегодня осталась работать в «Котейной»: они первый день как открылись. По правде говоря, Дима сделал это для нее, чтобы чем-то занять, а главное, удержать от визита сюда.

На следующий день после того, как Машеньку увезла неотложка, Катя вызвалась ее навестить. Он легкомысленно позволил ей пойти одной. В результате она вернулась буквально выжатой – стресс ослабил защиту, и какая-то тварь успела полакомиться энергией девушки. Ночью Катя заболела, и он из последних сил восстанавливал ее.

– Пока не ушла, – ответил Дима, решив не тревожить Машеньку этими неприятными подробностями. – Сегодня оставил ее на хозяйстве, пусть немного отвлечется. Она успела привязаться к тебе.

– И к тебе тоже. Сейчас самое время – достаточно немного надавить, и она станет твоей.

– Не собираюсь я на нее давить! – вскинулся он, от волнения повысив голос. Но тут же спохватился, продолжил тише. – Я все ей рассказал. Ладно, не все, только главное. Ты ведь тоже не представляешь, каким я скоро стану. Она не согласится, и сам я не хочу... Мне кажется, я могу причинить ей вред. Не уверен, что сумею сдержаться.

– Какое тебе дело до их судеб и их блага? – вкрадчиво пробормотала Машенька.

Что-то знакомое почудилось в ее словах, в интонации, в прищуре глаз, превратившихся в хитрые щелки. Как будто на краткий миг это хрупкое тело занял кто-то другой, а не его давняя подруга, помощница и хозяйка, которую Дима знал и чувствовал едва ли не так же хорошо, как самого себя.

– До их – никакого. А вот ее судьба мне небезразлична. И твоя тоже, – осторожно ответил он. Неожиданно она рассмеялась, слабо, почти беззвучно, но с неподдельным весельем.

– Ах, как это по-человечески! Ты действительно многому научился, мой несчастный яогуай!

От этого слова он дернулся, будто от пощечины. Яогуай. Демон. В последний раз его называли так сотни лет назад, до того, как он был проклят, перебрался в другую страну и сменил множество имен.

– Кто ты?

– А ведь клялся найти меня! И как же ты собирался это сделать, если дальше своего носа не видишь? Воистину, дурака учить – только портить, – хихикнула она совсем по-девчачьи.

– Нет. Нет-нет-нет-нет! – вскрикнул он и отшатнулся, как ужаленный.

За спиной с грохотом упал стул. На шум прибежала медсестра и окинула палату сердитым взглядом. Дима не обернулся, продолжая смотреть на Машеньку так, словно видел впервые.

– Простите нас, дорогая, – сказала она медсестричке. – Мой внук слишком обо мне волнуется. Он будет вести себя тихо, правда, Димочка?

Он кивнул, и девушка скрылась, притворив за собой дверь. Дима поднял стул и вернулся на место.

– Если хотел насладиться своим триумфом и растоптать меня окончательно, считай, что тебе удалось, – процедил он сквозь зубы. – И сколько жизней ты сменил, наблюдая за мной?