— Мирон? — ахает в изумлении Любава.

****

Это я её почти три года пасу, она меня за это время ни разу не видела. На похоронах деда Валеры даже не посмотрела в мою сторону. Ростом подтянулся, в плечах раздался и вес набрал. Прыщей юношеских не осталось. И вообще, я три дня назад в парикмахерскую сходил и перед этой вылазкой побрился.

— Привет, — хрипло выдаю я. Колени начинают трястись, стискиваю зубы и не выдерживаю её взгляда. — Давно не виделись.

— Да, — растерянно выдыхает она. — Спасибо…

— Я провожу, — набираю полную грудь воздуха и опять смотрю ей в глаза, чтобы понять, как… — Можно проводить?

Любава теряется. Вид у неё такой, будто её заставляют что-то делать. Но потом берёт себя в руки. Сумку опускает, выпрямляет плечи. Грудь торчком ближе ко мне…

Если б мне знать, что в её голове. Чувствует она хоть что-то. Я бы посмелее был.

Пожираю её взглядом, рассматриваю каждую деталь на её личике.

— Спасибо, — опускает глаза. В неярком свете вижу, как зарделись щёчки. И я туда же, краской заливаюсь и улыбаюсь ещё шире.

Она идёт впереди, я следом, соблюдаю дистанцию. Пальцы с трудом расцепляю. Ловлю на себе её взгляд, брошенный украдкой.

— Ты изменился, — говорит тихо.

От её голоска мурашки по коже бегут.

Все говорят, что это наваждение, болезнь. А мне кажется, что затянувшаяся влюблённость. Самая настоящая любовь. И с возрастом она только крепче стала. Они говорят, что болезнь прогрессирует, а я верю, что врачи тоже имеют право на ошибки. Так вот, в моём случае все ошибаются. И если я сейчас смогу выдержать, то у нас с Любой будет полноценная пара.

А выдержать сложно, взгляд так и цепляется за грудь под одеждой. Лифчик тонкий, рельефом видны соски. Вот кто ей разрешил так одеваться?! Она не в курсе, что это дико возбуждает?

Что там говорили? Смотреть не на грудь, а в глаза?

Попробуй, когда так девчонку хочется.

И темные дворы, и тусклый свет дальних фонарей, и тишина в безлюдности… Я взбудоражен. Я сильнее… Сейчас так легко подавить её сопротивление…

— Любава, — шепчу, почти задыхаясь. — Ты бы не ходила по тёмным переулкам.

— Да я случайно.

Обманщица. Постоянно поздно вечером одна ходит.

Идём, молчим. Как парочка влюблённая, смотрим друг на друга и тут же отворачиваемся.

 Эти взгляды можно считать взаимностью? Улыбку нежную на её личике можно трактовать, как согласие?

Не на секс, конечно, хотя бы на номер телефона. Но я от первого бы прямо сейчас не отказался.

Не думал, что охота на девушку такая тяжёлая. Вроде чего ещё надо, а надо. Терпеть. Слаще будет награда.

— В посёлок ездишь? — спрашивает Любава, и мне хорошо на душе. Отлично, что не мне разговор заводить. Я не специалист на девичьи темы. Я обычно прямым текстом, с “матовым” покрытием и, в основном, с мужиками.

— Да. У меня бабка умерла, квартира осталась.

— Сочувствую.

— Нормально всё. Возраст. Она же деда Валеры старше. А ты дом оформила на себя? — теперь можно и посмотреть на её профиль.

Она мне кажется идеальной. Всё в ней нравится, всё привлекает. И меня пугает, что подъезд её дома замаячил впереди и придётся расстаться.

Я не могу!

Я не хочу!

Мне нужно быть с ней.

— Да, оформила, но куда его, не знаю. Продать, так в городе только комнату на эти деньги купишь.

— Не думала в посёлок вернуться жить? — достаю из спортивной куртки бумажку со своим номером телефона. Требовать нельзя. Нужно ей самой дать выбор.

— И кем я там работать буду? Учительницей рисования?

— Пирожные продавать…

Она на меня таким взглядом посмотрела, что я остановился.

— Откуда ты знаешь? — шепчет она, с подозрением прищурив свои небесной красоты глаза.