— Лучше подъехать, жарко, — говорю я.

Надо говорить ещё и ещё. Мы стесняемся, плотину надо пробивать, иначе он уйдёт к какой-нибудь болтушке. Такого сцапают сразу. За такого ещё биться придётся.

Мы сворачиваем между домами в тихий закоулок. Можно срезать до остановки. И в тени пройти. Я знаю это место, Мирон идёт за мной. Чувствую, что он напряжен, останавливается.

— Мирон, — поворачиваюсь я, он прислоняется к стене дома и закидывает голову назад. Шея у него мужская такая, сильная. Он вообще весь нереальный какой-то. Как с картинки. Подростком такой нескладный был, а в такого мужчину вырос. Чуть не проморгала своё счастье! Осталось только выяснить, что с ним происходит. — Что-то случилось?

Он закрывает глаза, сжимает кулаки.

Откровенно беспокоюсь, подбегаю ближе. Мирон ловит меня. Так неожиданно, что я ойкаю и распахиваю на него глаза. Мои запястья в его сильных пальцах, насмерть прибиты над моей головой к стене дома в пустом переулке. 

Вот в таком положении пистолет бесполезен. Я пытаюсь руки вытащить и опустить, не получается. Парень невероятно сильный. Точно знаю, что у него не руки, а сталь.

Я не кричу, потому что он склоняется и… У него слёзы на глазах!

— Не плачь, — шепчу как можно нежнее.

 Пытаюсь высмотреть его лицо, которое он от меня прячет, наклоняя голову совсем низко. С ним можно говорить по-человечески. Корсаров не обидит. Даже когда Рон на меня нападал в школе, я знала, что если я попрошу, он услышит. Только никогда не просила, потому что вот от таких налётов на мою хрупкую фигуру верещала, как потерпевшая, и начинала отбиваться всеми путями. Тогда можно было, теперь я даже не пошевелюсь под его напором.

Никак не хотелось, чтобы меня насильно… Это ужасно неприятно. Одно спасает от истерики: мысль, что это мой парень, в которого я давно влюблена. И я стала старше. Шепчу сдержанно:

 — Расскажи мне. 

Мирон, как неожиданно меня к стене пришпилил, так же неожиданно отпускает мои руки и начинает зацеловывать мои запястья...

Я теряюсь, если не сказать больше, я в лёгком шоке. Уже собралась верещать и звать на помощь, как вдруг такое странное поведение. Губы у него горячие и мягкие. От поцелуев бежит дрожь по телу. Накатывает такое возбуждение, что я с трудом сдерживаю себя. Хочу с Мироном повернуть обратно, вернуться в квартиру и отдаться ему прямо сегодня.

Но понимаю, что этот парень изрядно не в себе.

Рон поднимает на меня мокрые глаза.

— Всё хорошо, — хрипло говорит он.

Я отрицательно мотаю головой, потому что всё очень плохо. Беспрепятственно освобождаю свои руки из его пальцев и запускаю их в лохматую густую шевелюру, склонённую передо мной.

 Корсаров прикрывает глаза от удовольствия. Очень медленно выпрямляется. Нависает надо мной. Взгляд его втекает горячим шоколадом в мой разум, расплавляет остатки сомнений. У него чуть трясутся губы, у меня тоже…

Можно целоваться. Вот прямо сейчас.

— Как собаки, по подворотням жмуцо, — ворчливо говорит какая-то бабуся, проходя мимо нас.

Мирон… Он же Рон, он же на всё ответить должен, кидает на старуху злой взгляд. Сейчас скажет несчастной женщине всё, что он о ней подумал.

Я хватаю его лицо в ладони и поворачиваю к себе, начинаю смеяться.

Рон успокаивается мигом и тоже смеётся.

Ладно, потом всё выясню, что у него за чума в голове.

Беру его горячую, действительно влажную ладонь и тащу за собой дальше по переулку в сторону остановки.

****

Не верится, что я с Роном. На душе так легко. Про всё на свете забываю рядом с ним. Это влюблённость, самая настоящая. Такая глубокая, что мне даже немного страшно. Поэтому решаю сразу, что после этого свидания нужно сделать перерыв, а то сорвусь и сгорю в его объятиях.