Всё внутри горит. Я не могу дышать. Всё слишком близко. Слишком реально.

Я вырываюсь. Отступаю. Обнимаю себя за плечи. Смотрю на них – на всех троих – как на сумасшедших.

– Это шутка? – спрашиваю дрожащим голосом. – Вы серьёзно?

– Серьёзнее некуда, – стальным тоном произносит Назар.

– Я учусь с вами две недели! Серьёзно? Вы вдруг захотели? Вот так?

– Кто тебе сказал «две недели»? – Амир выгибает бровь. – Думаешь, всё началось только сейчас?

Я моргаю. Слова вязнут в горле. Что он несёт? Амир качает головой, приближаясь снова.

– Мы тебя помним. Давно видели, – подмигивает. – Ты просто не обращала внимания. Но чтобы знать…

– Раз ты хочешь узнать историю, звёздочка… – Селим склоняет голову. – Придётся сесть. И играть по правилам.

Он указывает на диван. А я стою. Не дышу. Не понимаю. Но внутри всё дрожит.

Потому что, возможно, это не шутка.

Я не знаю, чего больше – жара под кожей или льда под рёбрами.

Словно кто-то сбил настройку внутри меня, и теперь каждый нерв – это провод, и все они коротят.

Жар вспыхивает в лице, расползается по коже. Я обнимаю себя за плечи, будто это поможет хоть как-то удержаться в реальности.

– Всё равно вы меня не отпустите, да? – фыркаю.

Они молчат. Но их взгляды говорят громче слов.

С демонстративным движением я опускаюсь в кресло. Скрещиваю ноги, будто мне плевать.

Будто я не горю от смущения, не чувствую, как всё тело в напряжении.

Но они только ухмыляются. Раскусывают меня слишком быстро.

– Что будешь есть? – спрашивает Назар, садясь напротив.

– Я не голодна, – выдыхаю, чувствуя, как горит лицо.

– Так не делается, звёздочка, – Амир хмыкает. – Ты пришла на день рождения. А мы – хорошие хозяева. Голодной не оставим.

– У нас есть пицца, суши, буррито, паста, куриные наггетсы, картофель по-деревенски, салаты…

– Я сказала, ничего.

Они молчат. Но их взгляды… Горячие. Тяжёлые. Словно прожигают сквозь кожу.

Селим чем-то шумит сбоку. Я оборачиваюсь – он достаёт бутылку вина. Наливает в высокий бокал.

– Не надо, – шепчу, когда Селим подходит ко мне с вином.

Его ладонь большая, тёплая. Спокойно перехватывает мою, разворачивает ладонью вверх.

– Возьми, – голос у него ленивый, почти ласковый. – Ты гостья. Наслаждайся.

Я дёргаю рукой, но он держит крепко. Его пальцы скользят по моим, плавно, чуть надавливая.

Вкладывает тонкую ножку бокала в мою ладонь и будто вжимает.

Жар проходит по коже. От пальцев до плеча, прямо под кожу. Он держит мою ладонь так, как будто делает нечто интимное.

Как будто между нами что-то есть. Бокал тёплый от его ладоней, скользкий, тяжёлый.

– Ладно, – бормочу, выдёргивая ладонь с бокалом. – Но пить я не буду.

Селим только усмехается. Медленно отступает, будто зная, что уже выиграл.

Как будто моё согласие – не про вино. А про что-то большее. Что-то, от чего мне самой хочется спрятаться.

Я прижимаю бокал к груди. Не пью. Просто держу. Но под их взглядами – будто обнажённая.

Горло сухое. Виски пульсируют. Я поднимаю взгляд, заставляя себя говорить:

– Вы сказали, что хотите меня не две недели… Что это значит?

– Потому что ты красивая, – говорит Амир, делая шаг ко мне. – И потому что красиво двигаешься. Особенно в этих… Шортиках, которые едва прикрывают твою задницу.

– Волейбол, – продолжает. – Ты в прыжке… Волосы взлетели… Боже. Мы тогда чуть не поссорились, кто первый тебя заметил.

– Это… – сглатываю. – Вы говорите о соревнованиях?

– Универ, май месяц. Бело-синие формы. Ты на подаче. Твоя майка всё время задиралась, а когда ты приземлялась – мы могли… Наслаждаться видом.

– Я же тогда училась в другом месте!