Это все равно, что демонстративная пощечина, и я либо должна принять ее и утереться, либо раз и навсегда дать понять – со мной у него не будет так, как с другими женщинами. Потому что я – не все его женщины.

— Раз уж мы заговорили о моих мозгах, господин Ван дер Мейер, - я понимаю, что мой пафосный тон звучит немного нелепо, но это по крайней мере работает, потому что Денис начинает прислушиваться к моим словам. – То должна вам сообщить, что внимательно прочитала трудовой договор, устав и базовую документацию для новых сотрудников. Исходя из совокупности полученной информации, должна напомнить, что мой рабочий день закончился… - бросаю взгляд на часы, - шестнадцать минут назад. Поэтому, если вы желаете задержать меня на рабочем месте сверхурочно, я бы хотела услышать с какой производственной необходимостью это связано, и увидеть соответствующий документ, а также приказ о том, что за отработанное время я получу отгул. Хотя, финансовая компенсация меня тоже устроит.

Даже жаль, что в коридоре недостаточно света - и я не могу в полной мере насладиться перекошенным лицом моего «начальника». То немногое, что не съела тень, заставляет меня вооружиться большим жирным маркером и нарисовать себе еще одну звезду, потому что, очевидно, я, наконец, дала достойный отпор. Неожиданный и уверенный.

Мне кажется, что тишина затягивается больше, чем на минуту, но Денис все так же стоит на месте и не предпринимает никаких попыток что-то сказать или сделать. Только когда у него звонит телефон, между нами, наконец, рвется зрительный и эмоциональный контакт. Ван дер Мейер прикладывает трубку к уху, отвечает коротко и рвано, и из скупых обрывков я понимаю, что прямо сейчас в нашем дуэте появилась третья скрипка – его жена.

Я знаю, что он не свободен.

Всегда знала, еще до того, как мы столкнулись лицом к лицу, потому что Саша мог часами рассказывать о том, как восхищается старшим братом. Тогда мне не было до этого дела, разве что немного заедала ревность, потому что все время казалось, будто своего ненаглядного кумира мой рыцарь любит больше, чем меня.

Сейчас мне хочется содрать с себя кожу в тех местах, где к ней прикасался Денис, где остались невидимые ожоги его дыхания, и вырвать из легких аромат его крепкого одеколона с нотками жженого дерева. Поэтому, пока моя иррациональная идея не достигла своего пика, я разворачиваюсь на каблуках и, стараясь идти с достоинством и гордо поднятой головой, направляюсь к лифту.

Денис не останавливает меня ни единым звуком.

Это странно. Обидно. Больно.

Я слишком сильно прижимаю кнопку вызова, одергиваю руку от острой боли, которая ударяет прямо в запястье. И только когда двери раскраиваются, Ван дер Мейер говорит мне в спину:

— Сашка ничего мне не говорил. Я просто предположил, что любимая папина дочка, вся такая нецелованная и до тошноты целомудренная, точно бережет себя для Единственного. У меня чутье на людей, Одуван, иначе я не стал бы тем, кем стал.

В груди на мгновение становится теплее. Я знала, что Саша не могу так со мной поступить.

А потом, как прибой, накатывает горькое разочарование.

Я просто маленькая забавная дурочка, Одуван. Интересна до тех пор, пока на меня не дунуть.

Надо радоваться, что все мысли и поступки этого человека, наконец, сложились для меня в единую понятную канву, правильную математическую последовательность, но вместо этого во рту горчит от обиды и разочарования.

На долю секунды в моем трезвом взгляде на мир появилась маленькая трещина, потому что мне хотелось оказаться хоть немного особенной, а не просто одной из…