ХОХЛОВ

Мальчишка! Врачи пациентов не бросают!

Хохлов бежит на выход. Белозерский пригвождён к месту. До него дошло, что его интерес к женщине, пусть и хирургу, перевесил заботу о раненой маленькой девочке. На него обрушивается стыд.

(ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, ХОХЛОВ.)

Извозчик сидит около слегка разобранной кареты, соображает. Разговаривает сам с собой:

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Торопиться не надо. Поспешишь – людей насмешишь! Для зачина надо малость покурить, побалагурить…

Из клиники выходит Хохлов.

ХОХЛОВ

Иван Ильич, ехать, срочно!

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

(разводя руками) Телегу разве могу запрячь.

Хохлов, махнув рукой: безнадёга! – быстрым шагом идёт со двора.

(СОНЯ, КРАВЧЕНКО, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)

Кравченко на краю кушетки, держит руку на пульсе маленькой пациентки. Невероятная боль в нём, Кравченко прожигает какая-то вина, связанная непосредственно с Соней. Но быстро сменяется сосредоточением: у него возникло дельное соображение – но нет власти его реализовать. Побитой собакой заходит Белозерский.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Доброй ночи, Владимир Сергеевич. Как… пациентка?

Кравченко оборачивается к Белозерскому, мгновение смотрит на него: «с этим в разведку – можно?»

КРАВЧЕНКО

Вы читали работы Ланденштейнера?

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Да… Красивая теория.

КРАВЧЕНКО

Это не теория. … Соня… Пациентка – плохо. Очень плохо. Умирает. Надо кровь лить.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Почему не льёте?

КРАВЧЕНКО

Хохлов запретил. Мы льём по Филомафитскому-Орловскому.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

С тысячу восемьсот сорок восьмого года! Каменный век!

КРАВЧЕНКО

(кивнув) И эта наша признанная и одобренная законная замшелая метода…

В глазах Белозерского вспыхнул огонёк понимания. Он подхватывает:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

…как в американскую рулетку играть. А если в соответствии с «Законом о изогемаглютинации» Карла Ланденштейнера…

Обмениваются понимающими взглядами. Белозерский переполнился энтузиазмом. Кравченко, охлаждая его пыл:

КРАВЧЕНКО

…который не является законом, но лишь предположением…

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Многажды подтверждённым предположением!

Кравченко, закатывая рукав, говорит твёрдо, давая понять, что решение и ответственность должен принять Белозерский:

КРАВЧЕНКО

Я де юре – фельдшер. Де факто врач – вы. И в любом случае, мы оба – преступники. Впрочем, при благоприятном исходе можно надеяться на снисхождение.

Но Белозерский уже преисполнен решимости. Повторяет слова Веры:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

«Читайте “Дон-Кихота”, это очень хорошая книга».

Кравченко кидает на него заинтересованный взгляд – Белозерский уверенно кивает, идёт к инструментальному столику. Кравченко подходит к нему, трогает за плечо, призывая серьёзно отнестись, сосредоточиться, не руководствоваться голым энтузиазмом:

КРАВЧЕНКО

Я не бегу ответственности и никогда не бежал. Но формально ответ вам держать. Вы это полностью осознаёте?

Белозерский смотрит в глаза Кравченко… Смотрит на белую, как полотно, умирающую Соню. До него впервые в полной мере доходит, что от его решений зависит: жизнь или смерть; что всё это не игры разума и не восторг от экспериментов; и что, по сути, он ни над чем не властен – есть только попытка, с призрачной надеждой на успех; но в случае неудачи – вина на нём, и, пожалуй, не только формально, как бы ни пытался его успокоить Кравченко. Момент – один из первых и многих, – осознания себя врачом. Кравченко неверно трактует смятение молодого ординатора.

КРАВЧЕНКО

Вы можете просто сдать кровь на пробу, я всё сделаю сам…

БЕЛОЗЕРСКИЙ

(твёрдо) Я проведу переливание. Соня – моя пациентка!