В экономической теории, области более специфической, во второй половине XIX века возникло движение за ниспровержение «железного закона». Какое-то время считалось, что доходы работающих ограничены размерами оборотного капитала, по каким-то резонам выделенного на оплату труда в сельском хозяйстве и промышленности. Это была знаменитая теория фонда оплаты труда, предложенная Джоном Стюартом Миллем, а затем им же и отвергнутая. Тогда же возникли сомнения относительно достаточности единственного обобщенного представления о природе заработной платы. Образование, умения и навыки стали рассматриваться как неизбежная статья производственных издержек. Появилось понимание, что особые навыки и способности, подобно земле, приносят ренту. Наконец на исходе столетия трудовые доходы наемного работника (а надо иметь в виду, что под таковыми всегда понимались доходы широких народных масс) были увязаны со стоимостью предельного продукта его труда, иначе говоря, с тем, что он добавил к стоимости продукта своего работодателя. Если работник получал меньше стоимости своего трудового вклада, он становился открытым для предложений со стороны конкурентов своего работодателя, готовых назначить ему более высокую зарплату, – в мире конкуренции всегда найдутся работодатели, которым пригодятся услуги работника, добавляющего к продуктам больше, чем составляет его заработная плата. В результате зарплаты стремятся приблизиться к предельной производительности, чему немало способствуют профсоюзы, эффективно ведущие переговоры с работодателями. Такой уровень может оказаться как весьма высоким при дефиците рабочей силы или высокой производительности труда, так и нищенским при избытке рабочей силы или низкой квалификации рабочих. Совершенно очевидно, что всё это уже имело мало отношения к «железному закону», а затем последовал полный разрыв с ним – когда перестало считаться само собой разумеющимся, что повышение уровня благосостояния влечет за собой всплеск рождаемости, убийственный для этого же самого благосостояния.

С развитием теории предельной производительности построение общей теории оплаты труда, по большому счету, завершилось. Удовлетворившись осознанием того, что бедность трудящихся противоестественна, экономисты обратились к другим вопросам. Лишь относительно недавно появились работы, посвященные роли и переговорной силе профсоюзов (проблема, на важность которой, будучи ученым весьма последовательным, указывал еще Адам Смит).

Однако было бы огромной ошибкой полагать, будто экономическая наука в своей главенствующей традиции оторвалась от исторических корней. Для начала, само представление о жестком ограничении сверху доходов широких народных масс отмирало очень медленно: безжалостно сокращать их, конечно, бессовестно, но и потолок непременно должен быть. На исходе XIX века Альфред Маршалл, на «Принципах экономической науки» которого учились представители старших поколений поныне здравствующих экономистов, утверждал, что если бы «экономические условия в стране оставались неизменными достаточно долго <…> то машины принесли в общем такой доход, а люди получили в общем такой заработок, которые вполне соответствовали бы издержкам на их воспроизводство и обучение с учетом удовлетворения традиционных жизненных средств наряду с удовлетворением строго насущных жизненных средств»[32]. Иными словами, заработной платы должно хватать только на покрытие издержек, обусловленных рождением и воспитанием детей, в размере, соответствующем общепринятому пониманию, и ни на что более. Как и в случае с Рикардо, всё сводилось к ориентации на минимум. В США в первые десятилетия нынешнего столетия ведущей фигурой в главенствующей традиции и самым уважаемым профессором-экономистом был Фрэнк Тауссиг из Гарвардского университета. Вот его резюме касательно перспектив рядового человека, в последний раз опубликованное в 1936 году: «Стандартная заработная плата рядовых рабочих в Соединенных Штатах в первом десятилетии XX века составляла около 800 долларов в год. Уже не варварство… [но] … Если дальнейшего повышения не предвидится, институт частной собственности вынужден не просто переходить к обороне, но в дальнейшем оказывается в беззащитном положении. И это при том, что и нечто лучшее никоим образом не было бы несовместимым с системой»